Увечный бог
Шрифт:
Отныне он не может доверять небу. Альтернатива, как заметил он, осмотрев сухие, прогнившие руки и ноги, вгоняет в уныние. Тулас Отсеченный огляделся, с огорчением поняв, что обзор тут неважный. Вот проклятие всех, обреченных брести по изъеденной поверхности земли. Рубцы, которые он недавно видел с большой высоты, стали грозными препятствиями, полчищем глубоких неровных оврагов, пересекающих выбранный им путь.
"Она ранена, но не истекает кровью. Пока что. Нет, я вижу. Плоть мертва. Но это место меня притянуло. Почему?" Он
Тулас Отсеченный чуть помедлил - и шагнул за край, полетев вниз.
Полотняная одежда рвалась, хлеща клочьями воздух - тело ударялось о грубые стены, отскакивало, потрепанные конечности дергались, вздымая песок и грязь, задевая за густо облиственные кусты и выдергивая с корнем траву; камни сыпались следом.
Затрещали кости, когда он ударился о покрытое булыжниками дно расселины. Песок сыпался со всех сторон, шипя словно змеи.
Некоторое время он не шевелился. Пыль медленно оседала в полумраке. Наконец он присел. Одна нога сломалась прямо над коленом, нижняя часть держалась лишь на полосках кожи и жилах. Он сопоставил концы кости и принялся наблюдать, как они не спеша сплавляются воедино. Четыре сломанных ребра высунулись через кожу правой половину груди, но они ему не особенно мешали - Тулас не стал восстанавливаться, сохраняя силу.
Вскоре он попробовал встать. Плечи скреблись по камням. На дне ущелья виднелся обычный набор костей, мало чем для него интересных: только обрывки души зверей извивались призрачными червями, не желая отрываться от плоти, колыхаясь под порывами воздушных течений.
Он пошел, преследуя странный запах, который уловил еще сверху. Здесь он сильнее, да, и каждый шаг по извитому тоннелю рождает уверенность, предвкушение, граничащее с восторгом. Да, уже близко.
Череп был насажен на древко истлевшего бронзового копья на высоте груди человека. Он загораживал проход. У основания копья грудой лежали прочие части скелета. Каждая кость была тщательно разбита.
Тулас Отсеченный встал в двух шагах от черепа.
– Тартено?
Однако прогудевший в голове голос произнес на языке Имассов: – Бентракт. Скен Ахл приветствует тебя, Выходец.
– Твои кости слишком велики для Т'лан Имасса.
– Да, но мне от этого прока не было.
– Кто это сделал, Скен Ахл?
– Ее тело лежит в нескольких шагах, Выходец.
– Если ты так сильно ее ранил, как она смогла усердно изувечить твое тело?
– Я не сказал, что она мертва.
Тулас чуть помедлил и фыркнул: - Нет, здесь нет ничего живого. Или она умерла, или сбежала.
– Не стану спорить, Выходец. Просто обернись.
Тулас заинтересованно повернулся. Лучи солнца с трудом пробивались сквозь пыль.
– Ничего не вижу.
– Это привилегия.
– И не понимаю.
– Я видел, как она прошла мимо. Слышал, как улеглась наземь. Слышал крик, как от боли, и плач; когда затих плач, осталось лишь
Тулас молча прошел мимо черепа на пыльном шесте. Пять шагов - и он замер, смотря вниз.
– Она спит, Выходец?
Тулас медленно склонился. Опустил руку, коснувшись хрупких окаменевших ребер в выемке почвы. "Ты рождена под приливом луны, малышка? Ты испустила хоть один вздох? Вряд ли". – Т'лан Имасс, вы закончили охоту?
– Она была сильна.
– Джагута. Женщина.
– Я был последним на ее пути. Я проиграл.
– И проигрыш так тебя терзает, Скен Ахл? Или тебя изводит она, лежащая позади, скрытая от взора?
– Разбуди ее! А лучше убей, Выходец! Уничтожь. Нам было известно, что это самая последняя Джагута. Убей ее - и войне конец, и я познаю покой.
– Нет покоя в смерти, Т'лан Имасс. "Ах, дитя, ночной ветер свистит в косточках, да? Дыхание самой ночи, терзающее его век за веком".
– Выходец, поверни мой череп. Хочу снова ее увидеть.
Тулас Отсеченный выпрямился.
– Я не стану между тобой и войной.
– Но ты можешь закончить войну!
– Не могу. Как и ты, очевидно. Скен Ахл, я должен тебя покинуть.
– Он поглядел на крошечные кости.
– Вас обоих.
– Со дня неудачи меня не посетил ни один гость. Ты первый, меня нашедший. Неужели ты так жесток, чтобы обречь меня на вечное прозябание?! Она победила меня. Я смирился. Но умоляю: окажи мне честь, позволь видеть врага.
– Вот так дилемма, - сказал, чуть поразмыслив, Тулас.
– То, что ты считаешь милостью, может ею не оказаться, исполни я просьбу. Но ведь я особенно не склонен к милосердию, Скен Ахл. И тебя не уважаю. Начинаешь понимать, как мне сложно? Я могу протянуть руки, повернуть твой череп - чтобы ты проклинал меня вечно. Или могу избрать недеяние, оставив все как было - как будто не приходил. И заслужить горчайшую твою обиду. Так или иначе, ты увидишь во мне жестокого врага. Нет, я не особенно обижусь. Я не склонен к сантиментам. Но вот в чем суть: насколько жестоким я хочу быть?
– Подумай о привилегии, о которой я сказал чуть раньше. Простой дар - уметь поворачиваться, чтобы увидеть скрытое за спиной. Оба мы понимаем: увиденное может оказаться неприятным.
Тулас фыркнул: - Т'лан Имасс, мне известно все о взгляде за спину.
– Он вернулся к черепу.
– Что же, я стану касанием ветра. Один поворот, открытие нового мира.
– Она проснется?
– Вряд ли, - сказал он, вставляя высохший палец в глазницу черепа.
– Но ты можешь попытаться разбудить.
– Легкое давление, и череп со скрежетом повернулся.