Увертливый
Шрифт:
Люди приходили сюда за своим счастьем. В их глазах была смесь тоски и азарта. Галкин не любил азартных людей. Может быть потому, что ему самому этого качества не хватало. В азарте он видел не столько страсть, сколько бешенство. Он даже посмеялся над собой: «Все ясно, милый, тебе б только хапнуть и в – норку». Это была сущая правда. «Фишка» была в том, у кого «хапнуть». Впрочем, у него была своя рулетка. Вся его жизнь была отчасти игрой.
Галкин поднялся на второй этаж, постучался в знакомый кабинет. «Войдите». – произнес женский голос. Он приоткрыл дверь и увидел, что и здесь все было иначе.
Вышел он через заднюю дверь, задумавшись, шел дворами, мимо
Но было поздно. Не прошло и минуты, как оба лежали в траве, а Галкин, бросив в карман кошелек и, потирая челюсть, не спеша, удалялся. Это приключение послужило уроком: способность – способностью, а бдительность, будь добр, не теряй.
Галкин установил по интернету адреса стрептиз-баров и около некоторых из них успел подежурить, но пока все – напрасно. В системе торговли «дурью», видимо, тоже произошли перемены. Не известно, сколько времени заняли бы эти исследования, если бы не счастливый случай. Однажды по дороге дамой, он зашел в магазин за продуктами, а, выходя с пакетом, неожиданно столкнулся с самим Виктором Сергеевичем – эксначальником охраны бывшего стрептиз-бара. Он как раз выходил из красного цвета машины, пристально глядя на Петю. Галкин невольно остановился. «Не могу вспомнить, где я вас видел», – задумчиво произнес Виктор Сергеевич. «Наверно, здесь же, – успокоил Галкин. – Я каждый день здесь отовариваюсь». «Причем здесь это! – морщась, буркнул Виктор Сергеевич, – я сюда не хожу».
– А куда же вы ходите?
– Извините, я ошибся. Нам туда.
Виктор Сергеевич улыбнулся и показал рукой в сторону кустарника, сквозь который просвечивали рекламные огни.
– Да, ради бога.
«Володя, пошли!» – крикнул Виктор Сергеевич водителю, достававшему из багажника сумку. И они пошли по дорожке в сторону огней недавно открывшегося ресторанчика.
Петя продолжил свой путь домой, но если бы кто-нибудь мог за ним наблюдать, то увидел бы, что, дойдя до ближайшего дерева, он вместе с покупками, будто растворился в сумерках. Он мгновенно «в режиме пропеллера» прочесал кустарник. К этому времени Виктор Сергеевич и тащивший большую сумку шофер Володя, уже подходили с черного хода к ресторанчику. Они вошли в помещение, и скоро в двух окнах второго этажа за портьерами вспыхнул свет.
«Возможно, в сумке, что нес Володя, как раз и была дурь, а, возможно, нет, – рассуждал Галкин, глядя на окна с с земли. – Возможно, в новом кабинете Виктора Сергеевича тоже стоял сейф, а, возможно, нет». Но в том, что Виктор Сергеевич продолжает заниматься своим промыслом, Петр почему-то не сомневался. Его тревожило иное. Это была мысль о «двадцать пятом кадре». Не случайно мужик, нанесший удар в челюсть, сказал про него: «Я его знаю. Это опасный козел». И не случайно Виктор Сергеевич, глядя ему в глаза, только что произнес: «Не могу вспомнить, где я вас видел». Двадцать пятый кадр используют в рекламе и, когда хотят, с помощью кино, что-то внушить. Вставленный кадр зрением не улавливается: он не соответствует остальным кадрам, и впечатывается в подсознание отдельно, как некий навязчивый образ. Невидимого Галкина можно было сравнить с результатом прокручивания прозрачной пленки, на которой сохранен один кадр. Поэтому Пете следовало позаботиться, чтобы этот кадр всегда был разный – неузнаваемый, по крайней мере, плохо узнаваемый.
Он обошел здание, вместе с посетителями проскользнул внутрь через главный вход ресторана и юркнул в туалет. В туалете, прежде всего, – освободил руки, повесив пакет с продуктами на крючок в одной из кабинок. Затем перед зеркалом сделал, на скорую руку, коррекцию физиономии: прилепил усики (а ля Чарли-Чаплин), сгорбатил нос, натянул черный парик и надел перчатки. Теперь можно было подниматься.
Галкин взлетел на второй этаж и «завибрировал» в начале коридора. У стены возле двери, которая вела в соответствующее загоревшимся окнам помещение стояло четыре человека. «Неужели все в точности повторяется!?» – подумал Петя, но решил подождать делать выводы.
Через три минуты дверь отворилась. Вышло два человека, и двое вошли. Включив «пропеллер», Галкин проник вместе с ними и улизнул за портьеру. В отличие от первого раза, слов почти не было. Вошедшие молча уселись за стол против Виктора Сергеевича. Шофер Володя остался у двери. Принесенная им большая сумка стояла на полу между сейфом и сидевшим у стола хозяином. Последний извлек из сумки и положил на стол пакет, похожий на тот, в котором у Пети лежали продукты. Из пакета были извлечены и разложены на столе свертки с кассетами дури. Только тут шеф сказал: «Сами считайте, пробуйте, забирайте». Гости посчитали пакетики и достали кассету. Один из них надрезал чек, лизнул и сказал «добро». После этого гости расплатились и собрали пакет. Виктор Сергеевич открыл сейф, смахнул деньги, – закрыл. Володя впустил новую пару.
«Все, как было, – подумал Петя. – Все, да не все». Теперь он, вдруг, понял, что изменилось. Повысился ранг участников сделки. Каждый из гостей был теперь тем, кем раньше был Виктор Сергеевич – дилером. А сам шеф теперь стал «бароном» (значение этих терминов Галкин почерпнул в Интернете). Несмотря на такую перемену, все завершилось, как раньше. Деньги, перекочевавшие в сейф, тут же перекочевали в подкладку Петиной куртки. Он вышел вместе с последней парой и «пропеллером» спустился в туалет за пакетом. Но на крючке его не было. «Ай-ай-ай! – покачал головой Петя. – Как не хорошо!» Уже направляясь к выходу, – заметил пакет на столе у охранника. «Вот спасибо!» Схватив пакет, он «пропеллером» выскочил на улицу.
6.
В школе и в техникуме Галкин изучал немецкий язык. Но международным языком в мире давно уже считался английский. Петя решил его изучить самостоятельно. Приобрел учебники, аудиокурсы, компьютерные курсы и приступил к занятиям. Трудно давалось произношение. А написание слов редко соответствовало звучанию. Знакомый с грамматикой немецкого языка об английском – он судил снисходительно: «Должны же быть хоть какие-то сложности в речи, почти не имеющей падежных окончаний».
Довольно скоро Галкин убедился, что его язык, и его память, так же увертливы, как мышцы и кости тела. Освоив английский, он тут же «напал» на французский. И был неприятно удивлен, выяснив, что французская речь соединила в себе сложность грамматики – немецкой с трудностями произношения и написания – английской. Однако, много времени тратить не стал, ознакомившись только по краткому аудиокурсу. Тоже самое повторил с итальянским и испанским, с удовлетворением, отметив, что написание их столь же простое, как и – немецкого.