Увертливый
Шрифт:
Галкин почувствовал, что проголодался. Это повлияло на план: сначала он пойдет до вокзала, там пообедает, спустится в метро и доедет до Пополо. А там будет видно.
Это был славный план, и он приступил к его исполнению. И все было бы ничего, если бы не тревожные мысли о Бульбе. Его все еще мучили сомнения, действительно ли это Тарас, а не двойник Тараса. Сказанное человеком слово «Пошел!», напомнившее команду для прыжка с парашютом, больше не убеждало Галкина. В конце концов, это могло быть простым совпадением. Да и лицо могло подзабыться. Если это, действительно, – Тарас, что может связывать его с Барклайем, зачем его надо было под другим именем
Короче, вопросов было больше, чем ответов. И главный из них: имеет ли Галкин право вмешиваться в судьбу пленника, не зная всех обстоятельств дела, да и что, вообще, он может сейчас предпринять, не подвергая опасности жизнь несчастного.
Первый раз в жизни Петр чувствовал себя связанным по рукам и ногам. Дефицит информации вызывал ступор, растерянность, ощущение безысходности, невозможности что-либо предпринять. Он чувствовал усталость. Хотелось прилечь и закрыть глаза. Он так и сделал. Но тут же вскочил, обожженный тревогой. Это было опасно уже для него самого. Состояние напоминало панику. «Необходимо отвлечься, – внушал он себе, – переключить мысли. Нужны новые впечатления, во всяком случае, нужно двигаться».
6.
До вокзала пришлось пройти больше километра. Огромный светлый зал итальянского общепита на втором этаже стеклянной призмы «Termini» напоминал российские столовые-самообслуживания, но публика, не в пример нашей, была хорошо одета. У нас такая – посещает рестораны с музыкой и белыми скатертями. Здесь было множество одухотворенных лиц, принадлежавших брюнетам и брюнеткам, как будто в городе происходил слёт интеллигентной армянской диаспоры.
Из еды Галкин взял себе что-то привычное: пасту с мясом, (подобие макарон по-флотски) и бокал сока с куском пирога.
Не выходя из «призмы», купив билеты и, пройдя турникет, Петр спустился под землю на эскалаторе. Метро было скромное, без излишеств и особых претензий. Радовали веселенькая подсветка, янтарный цвет пола и стен. В римском метро пятьдесят две станции и две линии. Красная – идет с севера на юг. Синяя – примерно, с востока на запад. Пересекаются как раз под вокзалом. «Termini» – единственный метропереход. Галкин спустился на станцию красной линии, присел на скамеечку, достал записную книжку и нашел в ней то, что искал, обдумал, что дальше делать, вынул карту, определил маршрут и сел в поезд. Вышел на станции «Фламинио» (четвертая станция). На поверхности он обнаружил буйство зелени: кустарников и густых крон. Явилось впечатление, что здесь – парк. Ничто не напоминало центр огромного города. Около станции нашел обычную телефонную будку и сделал то, что задумал: позвонил в Санкт-Петербург на домашний номер Тараса. Петр знал, что на западе из любой будки можно звонить в любой город, если известен код. Главное, чтобы денег хватило. Долго не брали трубку, а когда взяли и спросили «алло», голос звучал приглушенно и странно. Галкин, вспомнив о матери Бульбы, спросил: «Это Сара Иосифовна?» Ответили: «Сара Иосифовна год назад умерла.»
– Простите, нельзя ли позвать Тараса.
– Кто вы?
– Прошу вас, дайте трубку Тарасу, если он дома? Это важно!
– Откуда вы звоните?
– Издалека! Позовите Тараса!
– Его нет дома.
– Где он? Когда он будет?
– Боже мой! Кто это? Почему
– Что я о нем должен знать?
– Его третий день ищут!
– Ищут!? Кто?
– Милиция!
– Что с ним случилось?
– Три дня назад он позвонил мне с работы, что едет домой. Он всегда звонил, когда задерживался… Он не приехал.
– Могли бы вы дать телефон тех, кто его разыскивает?
– Есть их визитка… Вы хотите помочь?
– Попробую.
– Но если вы далеко…
– Скорее, диктуйте мне номер. Деньги кончаются. Я – в другом городе.
– Пишите: «Капитан Васильев Сергей Иванович, телефон…»
– Спасибо.
Галкин записал номер и, отключившись, перевел дыхание: по всей видимости, только что он говорил с той, кого всю жизнь мысленно называл «своим чудом». Он даже вспотел. А сердце, как будто хотело выпрыгнуть из груди. «Спокойно!» – приказал себе Петр, еще раз вздохнул и стал набирать вновь полученный номер.
– Капитан Васильев слушает!
– Я – по поводу пропавшего Тараса Бульбы…
– Кто вы? Представьтесь!
– Я звоню из Италии. Имею важное сообщение.
– Представьтесь!
– Звоню из римского таксофона. У меня мало времени объясняться!
– Кто вы?
– Примите сообщение!
– Валяй!
– Сегодня утром Бульба доставлен на самолете из Москвы в Рим, как Ян Борисович Казимирко, якобы для операции в римской клинике. Он был невменяем, но его сопровождали два человека, под видом медицинских работников. Думаю, здесь – похищение. Я проследил, куда его отвезли. Запишите адрес… Это здание общества «Купертинцев». Кто такие? Вроде, – левитанты! Простите, у меня больше нет денег. Срочно заявите в Интерпол! «Как связаться со мной?» Я свяжусь сам. До свидания!
Все! Он сделал то, что обязан был сделать. Теперь он искал «Народную площадь». Выбрав женщину с лицом мадонны, он задал вопрос, лишенный и связки и вопросительного слова, словно туземец с Новой Гвинеи. «Пьяца дел Пополо?»
«Мадонна» изящно изогнула ладошку, указывая через плечо на едва видимый сквозь листву силуэт, и была столь же лаконичной: «Эко порта», – сказала она – «Вот ворота». В ее облике было что-то античное. «Грацие!» – поблагодарил Галкин. И мысленно уточнил впечатление от милого жеста: «Именно грация».
Он прошел на площадь через ворота, на которые ему указали. Судя по карте и путеводителю, они так и назывались: «Порта дель Пополо» (Народные ворота). Площадь являет собой овал, посреди которого высится мало чем примечательный увенчанный крестом обелиск, скорее всего выполняющий роль центра симметрии. Здесь начинается знаменитый римский «трезубец» – три улицы, расходившиеся широким трезубцем. Слева – улица Бабуино, справа – Рипетта, а по средине – Корсо (Проспект). В самом начале улицы Корсо, как божьи стражи, стоят по бокам два храма-близнеца, в честь Святой Марии. Туда, между ними, и направился Петя.
Слово проспект означает: прямая, длинная и широкая улица. Впрочем, слово «широкая» имеет относительное значение. Например, Невский проспект в Санкт-Петербурге показался Пете и узким, и низким по сравнению с проспектами Москвы. Что говорить о Корсо, которая – втрое уже «Невского». Галкин подозревал, что в двадцатом веке архитектура Москвы наградила москвичей искаженным вкусом, ибо широкие улицы отнимают площадь у города, прибавляя воздуха, они разбавляют, а порой и совсем выгоняют душу из города. Улицы должны принадлежать людям, а транспортным средствам – главным образом недра.