Увертливый
Шрифт:
– В том-то и дело, что дом – нежилой! Представьте себе, это Сенат итальянской республики.
– Да что вы!? Вот никогда не подумал бы!
Седоволосый мальчик слегка перегибал палку. А усатая женщина фыркала, но терпела.
Проскользнув крысиными щелями улиц, группы вышли на площадь Навона. Она была шириною в шестьдесят метров, располагалась на месте древнего стадиона и тянулась с юга на север метров на двести пятьдесят. Обрамляющие здания стояли на фундаменте античных трибун. «Наве» по-латински – «корабль». Очертаниями площадь, действительно, напоминала лодку. На ней струились три фонтана: на юге фонтан «Негр», на севере – «Нептун», в центре фонтан «Четырех рек» с обелиском и скульптурной группой. Четыре скульптуры обозначали реки и континенты одновременно: Ганг представлял Азию, Дунай – Европу, Нил – Африку, Ла-Плата – Америку. Об Амазонке, Волге и Миссисипи в семнадцатом веке, когда
У площади – свои легенды и свои анекдоты. На западной ее стороне, против «Фонтана четырех рек» стоит церковь святой Агнессы с двумя башнями и куполом. История этой святой восходит ко времени раннего христианства. Тринадцатилетняя девушка по имени Агнесса (овечка) мечтала посвятить свою жизнь Иисусу Христу и отказалась выходить замуж за сына префекта. Непокорную решили наказать – провести по городу нагой, а потом отдать на поругание толпам язычников. Но произошло чудо: за одну ночь у бедняжки выросли длинные волосы и прикрыли ее наготу. Все, кто приближался к ней с дурными намерениями, в ужасе убегали. Она была обезглавлена, но объявлена святой, а отрубленная голова до сих пор покоится в церкви ее имени. Храм проектировал папский архитектор Борромини, а «Фонтан четырех рек», что – напротив, не менее знаменитый архитектор Бернинни. Они ревниво соперничали. Бернини распространил слух, что фасад церкви выполнен неграмотно и может рухнуть. Свое отношение он выразил с помощью изваяний речных богов. Символ Ла-Платы вытянул вперед руки, как бы защищаясь от готового обрушиться здания, а символ Нила прикрыл голову плащом, чтобы не видеть этого «кошмара».
На площади было много туристических групп, но они не мешали друг другу. Сидели художники с мольбертами. Бродили цыгане. Прямо из-под ног выпархивали ленивые голуби.
Группа «вытекла» через северную «пробоину» в лодке «Навона» и устремилась к набережной. Река в это время года почти высыхала. Оголившееся дно выглядело чуть-чуть непотребно. Не верилось, что это и есть тот самый Тибр, на берегах которого волчица выкармливала братьев Рэма и Ромула. На другом берегу сиял на солнце «Дворец Правосудия».
Группа двигалась дальше на запад вдоль тенистой набережной, в том направлении, где находился мост, ведущий к фантастическому сооружению, горой вырастающему на правом берегу Тибра. Это был «Замок Святого Ангела».
«Здание сооружалось в качестве усыпальницы императора Адриана – поведала гид, – а потом и все остальные императоры, до Каракаллы включительно, взяли моду там упокаиваться».
Ее русский был, в общем-то, правилен, но несколько «кучеряв». Она относилась к тем, кто наречию «точно» предпочитает словечко «ровно», как бы при этом спрашивая: «Улавливаете, как я изысканна?»
«Наружные стены замка (высотой пятнадцать метров) образуют квадрат со стороною в девяносто метров, – продолжала гид. – По углам стоят круглые башни, названные именами апостолов: Матфея, Иоанна, Марка и Луки. Внутри „оборонительного квадрата“ поставлена гигантская „тура“ (диаметром шестьдесят метров), на двадцать метров возвышавшаяся над стенами. Внутри „туры“ сооружено прямоугольное замковое здание в пять этажей (на шесть-семь метров выше стен туры). Между зданием и турой – двор-колодец. Передняя часть крыши здания представляет собой террасу (обзорную площадку с парапетом). Часть крыши за террасой – приподнята на несколько метров. Сначала тут была статуя императора Адриана. Когда в шестом веке нашей эры в Риме случилась чума, на крыше замка якобы видели Архангела Михаила, возвестившего окончание эпидемии. По указанию Папы на этом месте установлено каменное изваяние Ангела с железными крыльями, а после попадания молнии, его заменили крылатым ангелом отлитым из бронзы.
Замок Святого Ангела, считался неприступной крепостью и соединен виадуком („Коридором“), с резиденцией Папы, откуда, в случае опасности, можно было в запряженной повозке скрытно и быстро перебраться под защиту замковых пушек. Длина „Коридора“ равнялась семистам метров. Внутри туры папы пережидали тревожные времена. По сути, здесь была вторая папская резиденция, – продолжала гид. – По праздникам, когда число паломников, страждущих прикоснуться к святыням возрастало, понтифики наблюдали за их потоком с верхней террасы замка. В такие дни на пешеходном мосту (Мост Святого Ангела), соединяющем город с Замковой набережной, происходило настоящее столпотворение. Эта картина подтолкнула Великого Данте к созданию образов страждущих в аду душ. А однажды, в пятнадцатом веке, во время празднества, перила моста не выдержали. Тогда много людей разбилось, утонуло и было задавлено толпой, устремившейся к берегу. После этого Мост перестроили, украсили статуями святого Петра, святого Павла и десятью фигурами ангелов. А потом, когда Замок превратили в застенок, на мосту, к которому мы приближаемся, стали вывешивать
«Мы приближаемся к пешеходному мосту!?» – переспросил Галкин.
– А что вас удивляет?
«Просто, приятный сюрприз!» – сказал он, и, чувствуя, как напрягаются мускулы, молча отметил: «Действительно, – славное место для западни!»
Когда группа уже выходила на средину моста, гид поведала: «В подземелье и на первом этаже замка размещалась тюрьма. В ней бывали такие известные узники, как Галилео Галилей, доказывавший, что Земля вертится, Джордано Бруно, которого заживо сожгли на костре, знаменитый граф Калиостро, обвиненый в ереси и создании тайных обществ. А известного ювелира, скульптора и писателя Бенвенуто Челлини, обвиненного в краже драгоценных камней из папской тиары, сначала посадили на первый этаж, но после того, как он попытался бежать, его бросили в подземелье».
В этот момент, к пешеходному мосту с двух сторон подъехали две машины. Сзади на санитарной машине с крестом подкатили охранники Фабио и пешим порядком двинулись через мост. Спереди (со стороны замка) встала машина Баркова. Теперь Петр знал, внедорожник назывался «Мицубиси Паджеро». Сам Игорь Николаевич покинул салон и, дымя сигарой, спокойно разговаривал по мобильному телефону. Галкин заметил, как один из телохранителей, оставаясь в машине, целился в него из гладкоствольного ружья. Включив «пропеллер», Петр, то, появляясь, то, пропадая приближался к машине, стремясь запутать стрелка, да так, чтобы не пострадали другие. Он «подвибрировал» как раз в тот момент, когда из ствола ружья выплыла длинная пуля-шприц. Сорвав «снаряд» с траектории, как с дерева плод, кидая с ладони на ладонь, как раскаленный уголь, он даже в перчатках, ощутил его жар. Просунув руку в салон, Галкин с силой воткнул шприц в щеку стрелявшего господина, прихлопнув сверху, как прихлопывают муху. Затем, подлетев к Барклаю, который еще разговаривал по телефону, – выгреб из его внутреннего кармана то, что вложил накануне, засунул туда новый мини-диктофон, вырвал из руки «мобильник» и, выключив, положил в свой карман. Лишь после этого наш герой пересек набережную и направился вслед за группой, которая, обойдя машину, уходила в открытые ворота замка Святого Ангела.
11.
Войдя в наружные ворота, он оказался во «Дворе Славы» и увидел в углу когда-то поверженного молнией мраморного Ангела с железными крыльями. Пройдя вторые ворота (через стену туры), он увидел себя в узком дворе-колодце (между замковым зданием и турой). Здесь лежали ядра, стволы пушек, лафеты и прочий военно-исторический хлам.
Теперь Галкин, догоняя, все время опаздывал. Виталия он догнал на широкой парадной лестнице, ведущей сразу на третий этаж.
– Где вы там бегаете? Вас всюду ищут, не могут найти!
– Кто меня ищет?
– Папа римский вас спрашивал!
– Никому я не нужен. И это – здорово!
– Ох, Петр, не зарекайтесь!
– А чего хорошего бегать в стаде?
– А что плохого? Никакой тебе ответственности. Не надо ни о чем беспокоиться. Пусть другие за тебя думают.
– Фюрер что ли?
– Ну, кто-нибудь в этом роде.
– Это мне не подходит.
– Чаще всего мы сами не знаем…
– Не знаем чего?
– Что нам подходит, а что – нет.
Продолжая болтать, Петя встретился взглядом с человеком стоящим на верхней площадке. Он был одет в «дзюдеги» (говоря попросту, в «кимоно»). Когда Галкин взглянул на него вторично, человек уже висел под сводом лестничного марша, на поджатых ногах. Галкин, «вибрируя», зигзагами заскакал по лестнице. А «висевший», потеряв цель, также зигзагами заскользил вниз по воздуху, пока не «выпорхнул» в открытую дверь. «Мать их ти-ти этих „купертинцев!“» – в сердцах выругался Виталий. Потом Галкин еще несколько раз видел фигуру в «кимоно» мелькавшую в лабиринтах замка. Хотел было спуститься по винтовой лестнице вниз, в усыпальницу (квадратное помещение с нишами для давно перезахороненных императорских урн), но передумал, предпочел догнать свою группу. Он и Виталий присоединились к ней в папских покоях. Гид как раз демонстрировала ванную комнату, украшенную фресками, изображавшими эротические сценки с участием богини любви и красоты Венеры и бога плодородия Адониса. «Хотя Папы обязаны вести жизнь аскетов, – сообщала гид, – эти фрески доказывают, ничто человеческое им не было чуждо. И дело не ограничивалось картинками. Например, Папа Иннокентий Х подарил своей фаворитке целый дворец. Она была влиятельная и ловкая женщина. Ее власть была так сильна, что иностранные послы, по прибытии в Рим, сначала наносили визиты ей, а уже потом Папе Римскому. Она сумела убедить наместника бога, что заниматься сбором налога с публичных домов ему не пристало, и доверчивый Папа передал эту обязанность ей. Говорят, что донна Олимпия сумела выкрасть два сундука золота из кладовых прелата, и бедный Иннокентий был похоронен на общественные пожертвования, ибо денег на похороны в папской казне не оказалось.»