Увертливый
Шрифт:
С неба все так же глядели звезды, но стало прохладнее, и уже не было весело. Петя больше не чувствовал себя всесильным карающим ангелом. Теперь он казался себе просто мстительным, злобным ничтожеством, не ведающим, что творит.
Для одного дня было чересчур много впечатлений, и он не выдержал, сорвался, проявив себя, слабаком. Вместо того, чтобы выжидать, терпеливо добывать информацию и обдумывать каждый очередной шаг, он стал делать резкие движения и откровенно хулиганить. Даже в Москве с дилерами он действовал хладнокровнее. Сказались необъяснимая ситуация с Тарасом и неожиданно обнаружившаяся слежка. И хотя похоже, что ни Бульбе, ни ему самому, пока еще ничего не угрожало, теперь не
8.
Утром после завтрака Галкин подошел к старшей группы с раскрытой картой Рима и попросил ее показать, хотя бы приблизительно, маршрут ожидаемой обзорной экскурсии. «Не примерно, а точно! – сказала она и указала на карте восемь объектов. – Если в больших мегаполисах, таких, как Париж или Лондон практикуют автобусные экскурсии, то центр Рима не так уж велик. По нему лучше гулять ножками. Маршрут стабильный, можно сказать традиционный, протяженностью в три километра. Проходит он с юга на север от Колизея до площади святого Петра. Обычный порядок: день прибытия – самостоятельное ознакомление с городом, второй день – обзорная пешеходная экскурсия по давно разработанному классическому маршруту».
– А как добраться до начала осмотра?
– Своим ходом. Можно на метро. Вот на карте станция «Колизей». Но нам удобнее на трамвае. Садимся тут рядом, на площади.
Слова женщины заставили Галкина призадуматься. После вчерашнего вечера можно ждать, что угодно. Барков, наверняка, сообщил об инциденте Фабио, и, с участием телохранителя, возможно, составил два фоторобота, будто бы принадлежавшие двум разным людям.
Допросив типов, сопровождавших Тараса в полете, они могли предположить, что Галкин один из туристов, прилетевших в Рим накануне. Стало быть, сегодня он отправится в пешеходную экскурсию вместе со своей группой. А если маршрут известен, значит можно предположить, в какой точке, и в какой момент он окажется.
Что ему теперь делать? Совсем не идти, а если идти, то, с каким лицом – со своим обычным, с усами или в каком-то ином образе? И потом, что ему угрожает? Разумеется, они захотят попытаться схватить и даже убить его. А могут не выдать себя, но засечь всю группу – проследить и узнать гостиницу. И тогда уже он у них – на крючке: они смогут контролировать каждый его шаг, дожидаясь удобного случая для внезапной атаки. Он сам поступил бы именно так, но вариантов множество и всех продумать нельзя. Он решил идти без грима, но взять с собой заветный пенальчик, со средствами моментального преображения. А там – будь, что будет.
Размышляя таким образом, Галкин, в действительности, чересчур усложнял и вместе с тем упрощал ситуацию, потому что не мог знать всего.
На всякий случай, он очистил номер: все свои вещи убрал в чемодан и сдал его в камеру хранения.
Если вечером, после вчерашних проделок Петя был само благоразумие, то сегодня с утра он чувствовал пьянящую уверенность в себе, решительность и желание испытать врагов.
«Петр, где вы вчера пропадали? – спросил в трамвае седовласый Виталий. – Мы уж боялись, не сгинули ль вы в римских катакомбах!»
– Не сгинул, как видите.
– Ну и слава богу!
Трамвай остановился метров за сто до Колизея. Сойдя на мостовую, группа туристов плотной толпой двинулась вперед в сторону самого знаменитого римского стадиона. Он был не просто изувечен. Фактически люди надругались над его трупом, «содрав кожу, выколов глаза и выпустив внутренности».
Возле мрачных стен уже копошилось несколько туристических групп. Подходили все новые. Старшая Петиной группы издалека заметила гида и помахала рукой. Они были знакомы. Экскурсовод (немолодая усатая женщина, критически настроенная к собственной стране) представилась группе и приступила к работе.
Овальный Колизей имел площадь и вместимость соизмеримые с площадью и вместимостью стадиона «Динамо» в Москве, но высота стен его была около пятидесяти метров, то есть значительно больше. Самой арены, политой кровью тысяч животных, гладиаторов и христиан, давно не существовало. Ее плиты использованы для строительства собора Святого Петра и прочих сооружений. Открылись сокрытые галереи Колизея. А в «ослепленные» арки-глазницы просвечивало небо.
Подземные норы, когда-то прикрытые плитами, уводили далеко за пределы громадной руины – в камеры, где собирали для кошмарной расправы животных и христиан, где готовили к боям гладиаторов.
В средние века к Колизею относились как к памятнику раннехристианским мученикам, хотя Ватикан, использовавший в своих нуждах облицовочный травертин и строительные блоки сооружения, утверждает, что документальных свидетельств о массовых казнях христиан в Колизее не сохранилось.
Желчная дама-гид склонна была считать, что самим римлянам (развращенным бездельникам-люмпенам и неумехам) такого гигантского сооружения никогда бы не возвести. Руководили строительством вывезенные из интеллигентной Греции инженеры и архитекторы. А в качестве рабочей силы использовались еврейские каменщики из палестины. Выполнив работу, они высекали на блоках свои персональные знаки качества.
Народ Рима, как известно, требовал «хлеба и зрелищ». Рабы обрабатывали поля, выпекали хлеб. А зрелища… Есть сведения, что воду из Тибра по акведукам и подземным каналам пускали в Колизей таким образом, что арена погружалась на достаточную глубину. А потом на глазах народа устраивались кровавые морские сражения с участием тех же рабов.
С восточной стороны «овала» площадку вокруг Колизея обтекала шумная улица. С западной – трехметровая красная стена, подпиравшая невысокий холм. В стене этой были устроены ворота, ведущие внутрь холма, а над стеной – на холме росли кустарники и даже небольшие деревья, а еще дальше, за кустарником, шла дорога, а потом – снова деревья – кипарисы и красивые итальянские сосны. Расстояние от Колизея до красной стены – около тридцати метров. Здесь, у входа в амфитеатр, часто фотографируются молодожены, как в России у «вечных огней», а еще собираются кошки, обитающие в лабиринтах «каменного трупа».
Какие-то странные похожие на бомжей существа привозят в сумках-колясках кошачью еду и раскладывают на бумажных тарелочках. Амфитеатр закрыт от людей (для их же безопасности) решетками, и кошки появляются из своего элитарного мира величественно, словно осчастливливая недостойную двуногую чернь, приносящую им жертвы.
Заглядевшись на римских кошек, Галкин чуть-чуть оторвался от группы и, когда решил догонять, неожиданно услышал позади русскую речь: «Ну? Ты видишь меня?» – спрашивал голос, который Петя уже слышал однажды в самолете. По мобильному телефону говорил один из «бомжей», ублажавших кошечек: «Он – в пяти метрах от меня. Видишь? Пускай!» Галкин рванулся «пропеллером», а потом «завибрировал» в сторону группы. Люди ахнули: из кустов над красной стеной вылетел человек одетый в «дзюдеги» – форма борца восточных единоборств. Пролетев тридцать метров, он врезался в грязно-белую колонну, подпиравшую одну из внушительных входных арок в том месте, где за секунду до этого стоял Галкин. «Опять „купертинцы“ шалят!» – проворчала усатая русскоязычная гид.