Увертюра ветра
Шрифт:
– Это ты не поймешь, потому что просто не сможешь понять! Ты не знаешь, что я пережил, что со мной стало! Ты не...
– я осекся. Слова застряли в горле ломким льдом, снежным крошевом, когда ее синева взгляда, пронзительно нежная, вдруг вымерзла до холодного дыхания зимы.
– Я не знаю?!
– даже не прошептала - прошипела она. И сорвавшись на отвратительный крик, так не похожий на ее всегдашний мягкий переливчатый голос, продолжила, захлебываясь в злости: - Я не знаю, какого это?! Я не могу понять?! Все, что мне было дорого, сгинуло в пламени этой проклятой войны! Я тоже потеряла близких. Я тоже слышала, как мир рвет на части, тоже задыхалась от его болью. И диссонансы, бьющие по оголенным нервам, тоже сводили меня с ума! Но я почему-то нашла силы идти вперед, и срываюсь на тех, кто хочет помочь!
Она замолчала так же резко, как начала, но ее дрожащий от злости голос все еще звенел в ушах. Ярость, владевшая мной еще совсем недавно, ушла окончательно, оставив после себя не пустоту выжженной души, а стыд и отчаянную злость. На себя.
И чувство вины.
– Миринэ, я...
– начал я, готовый провалиться на месте от стыда и не в силах подобрать слов.
Она оборвала меня, не дав сказать и двух слов, хлестнув наотмашь:
– Иди к драконам!
– Миринэ!
– бесконечно-виновато, извиняясь, с сожалением.
– Иди к драконам!
– повторила она зло и попятилась, когда я шагнул к ней.
– Да, к тем самым, к которым ты собрался, на Жемчужные Берега. Надеюсь, они тебя сожрут, и больше я никогда тебя не увижу!
– Миринэ, перестань!
– Не хочу тебя видеть! Убирайся!
Я сделал шаг ей навстречу, но замер под взглядом ледяной ненависти, останавливающим лучше любых слов или заклинаний, от которого замираешь, бессильно опустив в отчаянии протянутую руку.
Захлопнулась дверь. Я медленно подошел к ней и, развернувшись спиной, привалился к ней, съехав вниз.
Я клял себя за несдержанность, глупость, за вспыльчивость и не способность промолчать...
За то, что вообще смел на нее кричать. И за то, что ответил злостью на ее помощь, хотя она была права, отчаянно права во всем. А я - дурак.
Просто дурак.
Не успокоившись, но взяв себя в руки, я рывком встал и резко (пока не успел передумать), толкнул дверь. Делая вид, что ничего особенного не произошло, спокойно прошел в комнату. Кожей чувствуя заинтересованный взгляд Нэльвё и демонстративно его не замечая, подхватил одну из чересседельных сумок. Сунув в нее любопытный нос, убедился: пустая.
Отложив сумку, я огляделся. Миринэ, конечно же, не было. И я старательно сделал вид, что искал вовсе не ее.
***
Камелия слукавила. Нам оставалось всего ничего: разобраться с провиантом да дособирать вещи самой девушки. Чем она, собственно, сейчас и занималась, пока Нэльвё, вольготно устроившись на диване, принялся полировать меч.
Отыскав кусок холщевины (а в нашем бедламе это удалось отнюдь не сразу), я завернул в него сыр, хлеб и отправил в сумку. Сверху умостились сухари и яблоки. Потряс флягу, проверяя, и поморщился. Вода плескалась обреченно и немножко тоскливо, на самом дне. Нужно набрать где-нибудь по дороге или вызнать, где ближайший колодец - самому придется долго искать.
Я тоскливо огляделся, думая, кому перепоручить эту, несомненно, важную миссию, но вдруг понял, что мне совершенно нечем заняться. Так что - почему бы и нет?
Заткнув флягу и бросив короткое:
– Я за водой!
– я толкнул дверь и легко сбежал по крыльцу. Дорожка, вившаяся по тенистому саду, разноцветной лентой ложилась под ноги. Шутливо отсалютовав, прощаясь, когда она вывела меня на узкую городскую улочку, я замер, столкнувшись с той, кого я меньше всего ожидал здесь увидеть.
Миринэ, смущенная не меньше (а может, и больше) меня и явно жалеющая о случившемся, удерживала в поводьях троих тонконогих и изящных, но не хрупких лошадок.
– Взамен ваших, - уцепившись не только за поводья, но и за них самих, как за повод сменить тему, сказала Миринэ - и робко, совершенно очаровательно улыбнулась.
– Хотите их съесть?
– неловко отшутился я, только что-нибудь сказать.
– Нет, просто вы их совсем умаяли, - смутившись еще больше, ответила она. И только спустя несколько мгновений досадливо поморщилась: - Опять я не понимаю твоих шуток!
– Неудивительно. Они на редкость дурацкие, - слабо улыбнулся я. И, спохватившись, спросил: - Где можно набрать воды?
– Я покажу, - с готовностью предложила Миринэ.
Правда, тут же вышла заминка: нужно было что-то делать с лошадьми. Оставленные без присмотра, они наверняка разбредутся, а искать любопытных животных по всему городу не входило в наши планы.
Не придумав ничего лучше, Миринэ, воровато оглянувшись, торопливо привязала поводья к низкой и на вид очень хрупкой ограде. Я выразительно промолчал, строго и укоризненно поглядев на нее. Только в уголках губ пряталась улыбка.
Ничуть не обманувшись, она улыбнулась в ответ.
Оставив лошадей на попечение забору и совести (даже, скорее, только совести), мы неторопливо направились вниз по улице.
– О чем ты хотела поговорить?
– спросил я, нарушив молчание. Мы шли бок о бок, ничего не говоря. И я с неожиданной ясностью понял, что готов пережить еще дюжину глупых сцен, только бы вот так идти рядом.
Миринэ встрепенулась, очнувшись от собственных мыслей, и тут же замялась, когда до нее дошел смысл вопроса.
– Да так...
– неопределенно сказала она, отводя взгляд. И обернулась ко мне, лукаво сощурившись: - А ты?
– Я?
– Мне сказали, что ты все утро крутился у моего дома, - легко пояснила Миринэ. В голосе ее не было и намека на улыбку, но глаза смеялись.
– Так и сказали?
– чересчур резко ответил я, словно уличенный в чем-то постыдном.
Впрочем, нет, не постыдном: личном. Что за манера лезть в чужую жизнь! Неужели своей мало?!
– Сказали, что elli-e Taelis гулял по городу больше часа, но дороги неизменно выводили его к одному маленькому домику с садом по улице Старых Лип. Я ошиблась?
– она заглянула мне в глаза, так же весело и смешливо.