Увертюра ветра
Шрифт:
Смеялась она не надо мной, и даже не думала высмеивать, но я чувствовал себя неловко и глупо уязвленным. И отвернулся, не выдержав ее взгляд.
– Ни о чем.
Нежность и уютное молчание, когда слова не нужны, развеялись, оставив напоследок очередное разочарование и глухое раздражение.
Дальше мы шли в тишине, колкой и напряженной.
Улочка, название которой я не запомнил, через каких-то два поворота вывела нас в маленький скверик, в сердце которого бил ключ.
Когда я наклонился, чтобы набрать воды, из дрожащей серебряной глади на меня глянул незнакомец, усталый и хмурый. Время, прошедшее для него, отразилось на лице печатью прожитых лет и перенесенных невзгод. Ярко-зеленые глаза поблекли, волосы, и без того приглушенно-рыжие, выцвели до невнятно-русого. Вокруг губ залегли жесткие складки, а сами они истончились, словно их хозяин постоянно поджимал их.
Фляга едва не выскользнула из моих рук, когда я встретился с его тяжелым взглядом. Мгновенный испуг отразился на лице, уже снова моем, а не его, в воде, как в зеркале - и наваждение развеялось.
Я зачерпнул воду, искристо-серебряную, родниковую, ключом бьющую из-под земли дрожащей рукой. И, не оглядываясь, зашагал обратно, к ждущей меня у поворота обратно Миринэ.
Когда мы прошли почти половину пути обратно, Shie-thany остановилась. Я не сразу понял, что ее мягкая поступь больше не звучит в такт моей, и остановился на три шага позже.
– Ты не вернешься со мной?
– глупо спросил я, первым нарушив молчание. Под ее странным, непонятным взглядом мне было неуютно.
Миринэ покачала головой.
– Нет. Попрощаемся здесь, - и, помолчав, добавила: - Я проложу вам дорогу. Вы быстро доберетесь до Арьеннеса.
– Спасибо.
Слова давались тяжело, и звучали на редкость фальшиво.
Пауза затягивалась, превращаясь в молчание - вязкое и липкое, неприятное, обнимающее со всех сторон.
– Ты права, - сказал я, неожиданно для себя. Миринэ удивленно вскинула на меня взгляд.
– Права во всем, что сказала. Но я не могу рассказать. Пока. Это... Мне еще слишком... тяжело. Прости. Воспоминания... слишком ярки. И живы.
– Пока ты их не отпустишь, они не утратят четкость, - тихо ответила она. Не осуждая, не поучая - просто говоря. И отчетливо переживая за меня.
– Я не могу. Только не сейчас.
Мир застыл еще одной паузой - давящей, не дающей вздохнуть. Словно в капельке янтаря.
Паузой, когда, наверное, уже давно стоит уходить и прощаться, а мы не уходим.
– Когда ты пришел, - негромко начала она, и я понял, что ошибался. Тишина была не тягостной, а выжидающей; сотканной из ее молчания и незаданного вопроса, - то сказал, что больше не сказитель, и был в этом уверен. Но уже на Совете ты считал - играл?
– иначе. На Совете - и после. До сих пор.
– И что ты хочешь услышать?
– голос вдруг сел, охрип, и неприятно царапал слух.
– Где конец твоей игры? Ты принял себя, свою судьбу, поверил в себя - или только играешь?
– Я не знаю, - когда молчание затянулось до невозможности, и не ответить я просто не имел права, сказал я.
– Я хотел бы, что бы все было так, но... Я не верю в себя, но делаю то, что должное, - и твердо закончил: - И буду делать. Не сомневайся.
– Если ты не веришь в правильность того, что делаешь, все зря.
– Миринэ, я не могу верить в себя, пока всё твердит об обратном. Если Она протянет мне руку, если Она покажет, что это мой путь - я поверю. Ей.
– Ты должен поверить не Ей, а в себя. Вне зависимости от того, что Она скажет и сочтет нужным.
– Что я слышу?
– пошутил я.
– Shie-thany признает, что Она может ошибаться!
– и продолжил, уже серьезно: - Верю я в себя или нет - мое дело. И разбираться с этим мне. А с тем, верю ли я в своей путь... в то, что я действительно elli-e Taelis и что я достоин им быть - Ей.
– Если ты думаешь, что одно не влияет на другое, то заблуждаешься.
– Оставим это, - чувствуя, что разговор принимает опасный оборот (а я снова начинаю раздражать), твердо сказал я.
– Я буду делать вид, что ничего не изменилось - и хватит об этом.
И тихо, с грустной усмешкой, закончил:
– Иногда, знаешь, это лучший способ заставить поверить себя и других.
Миринэ качнула головой, несогласная, но ни слова возражения не сорвалось с ее губ.
Только - прощания. Скупые и сдержанные.
– Прощай, Мио.
– Прощай... Миринэ.
***
Прошло уже больше часа с тех пор, как Лес сомкнулся за нашими спинами пологом шепчущей на ветру листвы, укрыв нис-Эвелон от брошенных вслед взглядов, а из головы никак не шли слова Миринэ.
Вернее, не ее слова, а мой ответ на них.
...Солнце вплеталось в листву тончайшим кружевом - зелено-золотистым, слепящим глаза. Утренняя свежесть ушла, сменившись невыносимой духотой, какая бывает только перед весенними грозами. И с этой духотой на Лес опустилась тишина.
Тишина, в которой не переломится хрупкая ветка под мягкой поступью хищника, которую не прорежет лесную тишь птичья трель. Нэльвё и Камелия перебрасывались ничего не значащими фразами, периодически пытаясь втянуть меня в разговор. О наверняка собирающейся грозе, о скучной - и, непременно, долгой!
– дороге, о том, когда лучше сделать привал... о чем угодно, только бы не молчать.
Тишина не та, от которой пробегает дрожь, или начинает звенеть в ушах, а другая - странно задумчивая, вкрадывающаяся в паузы между словами и вдруг придавшая им смысл, такой же непривычный и непонятный. Даже шумный, обычно навязчиво озорной ветер не шумел в густых кронах, не трепет кое-как заплетенную косу, не нашептывает очередные сказки - словно нашел на сегодня дела поинтереснее, чем развлечение хандрящего сказителя.