Увеселительная прогулка
Шрифт:
— Вам, конечно, не известно, как Рут…
— Рут тогда еще не училась в нашей школе, кроме того, анкеты заполнялись на пишущей машинке и подпись была необязательна.
— Так вы считаете мои предположения неосновательными?
— Нереалистичными. Если с Рут что-нибудь и произошло, речь может идти только о несчастном случае.
— Благодарю вас за беседу, господин доктор.
20 августа, 17 часов 15 минут
КАБИНЕТ ЭПШТЕЙНА
— Это
— Что будете пить, ребята, кофе или кока-колу?
— Кока-колу, — сказал Оливер.
— Я закажу для вас кока-колу, и секретарша принесет желаемое, — сказал Зайлер.
— У художника Кле, — сказал Герберт, — есть картина, она называется «Ангел приносит желаемое».
— Отец Герберта — художник-график, — пояснил Оливер.
— Он коллекционирует картины, — сказал Герберт.
— Поглядишь на вас, послушаешь, как вы разговариваете, и вполне можно дать вам не шестнадцать лет, а все девятнадцать.
— Я бы себе дал двадцать один, — заявил Оливер.
— Потому что ты очень много читаешь, — сказал Ганс-Петер.
— А что ты читаешь? — спросил Зайлер.
— Что попадет под руку. В последнее время я страшно много всего прочел по сексуальной психологии.
— Что, например?
— Например, Маргарет Мид «Жизнь на Южном море» — толстенная книжища о молодежи и сексе у дикарей. Еще я читал книжку Рейха: «Сексуальная революция».
— Откуда ты, собственно, берешь эти книги? — спросил Юрг.
— Дома у нас они валяются всюду. Мой старик покупает такие книги пачками. Он тоже еще надеется в этом разобраться.
— Тебе понятно то, что ты читаешь? — спросил Зайлер.
— Не всегда.
— Что произвело на тебя наиболее сильное впечатление?
— То, что брак и все с ним связанное — нелепость.
— Нелепость?
— Ничего хорошего из этого не получается.
— Это ты вычитал из твоих книг?
— Мужчина и женщина через некоторое время начинают друг друга ненавидеть.
— Почему? — спросил Ганс-Петер. — У моих стариков все о’кей.
— Ясно, но твои старики развлекаются на стороне. Если супруги имеют партнеров на стороне, они еще как-то ладят. А все, кто боится жить такой двойной жизнью, или те, кто живет, а потом мучается угрызениями совести, — те начинают друг друга ненавидеть.
— Ты, похоже, чертовски много знаешь, — сказал Зайлер.
— Да что вы, я ведь только читал об этом.
— Но сам ты в это не веришь?
— Нет, отчего же, я думаю, Рейх прав.
— Почему ты так думаешь?
— У меня есть глаза, а случалось иногда и навострить уши.
— Дома? — спросил Зайлер.
— Я этого не говорил, — ответил Оливер.
— Ну
— Из-за Рут Кауц, — сказал Юрг.
— Верно. И я бы хотел услышать от вас только одно: что вы думаете об этой девушке? Вы ведь все ее знаете?
— Она уже имела дело со всеми, — ответил Оливер.
— Ерунда, — сказал Ганс-Петер, — я с ней только три раза был в кино, и больше ничего.
— Почему больше ничего? — спросил Зайлер.
— Да я был бы не прочь, — ответил Ганс-Петер, — но только не в такой гнусной обстановке.
— Что значит «гнусная обстановка»?
— Ну, ни комнаты, ни койки… просто в парке, в лесу или в погребе… Нет, я так не могу.
— Твои родители не разрешили бы тебе привести домой девушку?
— Вы еще спрашиваете!
Юрг сказал:
— Сначала тебя просвещают. Это когда ты и сам уже все знаешь. Потом тебе говорят громкие слова о свободной любви, о естественных инстинктах, а как только эти инстинкты заявят о себе, начинается другая песня: подожди, мол, пока ты станешь жить отдельно.
— Подожди, пока тебе не исполнится двадцать, — сказал Оливер. — А когда почтенный папаша наклюкается, он начинает резвиться и говорит своему восемнадцатилетнему сынку: «Знаешь, в твои годы я не терялся, да и ты у меня парень не промах!» Вот так.
— Твой отец тоже такой?
— Этого я не говорил, — возразил Оливер.
— Ты действительно страдаешь от неутоленного полового влечения?
— Какой-нибудь выход всегда найдется, — ответил Оливер.
— Может быть, ты выразишься яснее?
— Проще всего с замужними женщинами.
— Ну а со сверстницами? — спросил Зайлер.
— С большинством просто. Но, как вы уже слышали, в лесу или в погребе. Или если предки на пару дней уедут за город, — сказал Юрг.
— Да не стройте вы из себя тут… По правде говоря, не так уж нас интересуют девчонки, — заявил Герберт.
— Тебя нет? — спросил Зайлер.
— Караян пишет стихи, — заметил Ганс-Петер.
— И занимается рукоблудием, — добавил Оливер.
— Ну хватит, — сказал Зайлер, — вы сюда пришли не для того, чтобы ссориться.
— А чего вы, собственно, от нас хотите? — спросил Герберт.
— Вы читали мой очерк в «Миттагблатте»?
— Не очерк, а бомба! — воскликнул Оливер.
— Вот я и хотел услышать от вас — поскольку вы все знали Рут Кауц, кто лучше, кто хуже, — что вы думаете об этом очерке.
— Для меня тут проблемы нет, — заявил Оливер. — Рут встретилась с кем-нибудь из гимназистов, дело дошло до того, что она залепила ему по морде, а он в ответ ее стукнул, к несчастью слишком сильно. От этого она умерла.