Увеселительная прогулка
Шрифт:
— Это тоже преувеличение. Он должен только замещать меня — особенно по вопросам, связанным с первой полосой, — когда я в отъезде.
— Лицо газеты, господин Эпштейн, определяет именно первая полоса, афишка, а не страницы, посвященные культуре.
— Зайлер — журналист до мозга костей. У него особый нюх на сенсации.
— Это он создал славу «Экспрессу»?
— Вне всякого сомнения.
— И все же его оттуда вышвырнули!
— Вы же помните, в какой горячке нам пришлось вдруг начать выпуск «Миттагблатта». На год раньше, чем предполагалось. Издатель «Экспресса» распустил слух, будто он вот-вот начнет печатать вторую газету. А наш хозяин принял этот слух всерьез. Что мне оставалось делать? Впопыхах сколотить редакцию. Вы-то знаете, сколько у нас здесь людей, раньше никогда не работавших в ежедневной газете. Вы сами из их числа. Вот я и подумал, что хоть один человек у нас должен разбираться в вопросах производства.
— А теперь вы сделали заведующего производством заместителем главного редактора.
— Господин Кремер, если уж вы так не доверяете Зайлеру, то имейте доверие хотя бы ко мне. За все, что сделает Зайлер, ему придется отвечать передо мной.
— Вы не хотите мне сказать, за что его выгнали из «Экспресса»?
— Тут никакого секрета нет, — ответил Эпштейн. — Зайлер поместил скандальную статью о пушечном короле Бринкмане, а подтвердить факты ему оказалось нечем.
— Нечем подтвердить? Да это же курам на смех! Кто же не знает, что Бринкман поставляет оружие направо и налево?
— Через подставных лиц — возможно. Но если вы пишете: «Г-н XY — сообщник такого-то…», то имейте по крайней мере доказательства!
— Вот увидите, Зайлер и вам испортит жизнь какой-нибудь скандальной статейкой — рано или поздно.
— Этого он не сделает. Второй раз он такой ошибки не допустит.
— Вы уверены?
— Да, Зайлер слишком честолюбив. Ему нужен только тираж, а на все остальное наплевать. Он еще ни разу в жизни не высказал собственного мнения. У него нет никаких интересов, его ничто не радует, ничто не огорчает… кроме того, что тираж застрял на мертвой точке. Зайлер не ходит ни в театры, ни в концерты, а дома у него вы не найдете ни одной книги. Да и страстишки-то у него мелкие: порнография и бридж, «ягуар» и квартира-люкс.
— Представьте себе, — сказал Кремер, — что Зайлер на долгое время лишился бы возможности смаковать убийства за отсутствием таковых.
— Что тогда?
— Он бы организовал их сам!
19 августа, 20 часов 30 минут
КАБИНЕТ ЭПШТЕЙНА
— Наше сегодняшнее вечернее совещание я решил провести на полчаса раньше, потому что на нем пожелал присутствовать мой сын… Представляю вам моего сына Оливера, ему шестнадцать лет, он учится в литературной гимназии, но еще не решил, кем быть — возможно, он станет журналистом. Надеюсь, господа, вы не против того, чтобы Оливер послушал, как мы работаем?
Молчание.
— Итак, возражений нет. Как у нас обстоят дела? Начнем сегодня с отдела культуры. Господин Кремер!
— В кинотеатрах начали показывать фильм Джона Уэйна о Вьетнаме. В Базеле уже состоялась демонстрация протеста. Прокатчик согласился с требованием демонстрантов и решил снять фильм с экрана.
— А какого характера этот фильм?
— Гимн «зеленым беретам» во Вьетнаме. Подзаголовок мог бы звучать: «Так они расправляются с коммунистами» или что-нибудь в этом роде.
— Вы хотите дать это шапкой?
— Вторым номером идет интервью с Фридрихом Дюрренматтом.
— По какому поводу?
— В Базеле репетируют новый вариант его пьесы о Шекспире.
— А вы не хотите шапкой пустить Дюрренматта? Дюрренматт — как-никак что-то свое, швейцарское.
— Джон Уэйн вас пугает?
— Решайте сами, — сказал Эпштейн. — Что предлагает отдел спорта?
— Не бог весть что. Последние схватки перед олимпиадой в Мехико.
— А отдел экономики?
— Ведущая тема: новое оборудование эмиссионного банка.
— О’кей. Отдел внешней политики?
— Я звонил сегодня в Прагу, Гайеку, — сказал Хойссер, — похоже, Свобода найдет общий язык с русскими, но надо бы еще раз подумать, не стоит ли все-таки завтра же послать человека в Прагу.
— Давайте обсудим это с вами после совещания, хорошо? Насколько я понял, у вас и в этом номере коньком будет Прага?
— У меня нет выбора.
— А что у нас есть для первой полосы?
— Грандиозная история, — заявил Зайлер. — Я сам ею занимался.
— Не дразни нас, — сказал Эпштейн.
— Мы приобрели исключительное право на весь материал о Рут Кауц.
— Что-нибудь стоящее?
— Афишка: «Пропавшей три дня назад шестнадцатилетней Рут Кауц уже нет в живых», — заявил отец девушки сотруднику «Миттагблатта». Ну как, звучит?
— Полиция отмалчивается, — заметил Клейнгейнц.
— Сегодня вечером по телевидению показывали ее портрет, — вмешался Оливер, — и сказали, что она, возможно, утонула во время купанья. Только я в это не верю. Рут очень хорошо плавала.
— Ты знал ее? — спросил Зайлер.
— Знал? Что вы имеете в виду?
— Рут тоже училась в литературной гимназии, она была твоя ровесница.
— Почему об этой исчезнувшей девушке здесь говорят в прошедшем времени? — спросил Кремер.
— Потому что, скорее всего, она погибла.
— А по-моему, пока ее смерть не подтверждена, она в числе живых, — заявил Кремер.
— Выходит, ты знал Рут Кауц? — снова повернулся Зайлер к Оливеру.
— Ну как сказать — знал? Видел ее, как и других девчонок, на перемене, по дороге в школу и так далее.
— Значит, ты не был с ней знаком?
— Почему не был? Она ведь училась в параллельном классе.
— Во всяком случае, тебе известно, что она хорошо плавала?
— Тоже мне секрет. Она заняла четвертое место в соревнованиях нынешнего года на Лиммате [1] . О таких вещах в школе трубят вовсю.
— Но ты хоть знал ее в лицо?
— Не только в лицо.
— Послушай, Оливер, кончай нас дразнить, — сказал Эпштейн. — Ты можешь получить здесь гонорар за информацию, если тебе есть что сообщить.
1
Лиммат — река, вытекающая из Цюрихского озера.