Увеселительная прогулка
Шрифт:
— Очень приятно, — сказала госпожа Кауц, — по я же объяснила вам по телефону…
— Я вхожу в ваше положение, госпожа Кауц, можете не сомневаться в нашем сочувствии…
— Но ведь я предупредила, чтобы вы не приходили, я не хочу, достаточно уже и того, что Рутли…
— Поверьте, госпожа Кауц, мы пришли сюда, чтобы помочь вам.
— Помочь мне?
— Вы мне не верите?
— Но в полиции сказали…
— Ах, в полиции… видите ли, госпожа Кауц, для полиции это самое обычное дело. Полиция занимается им только потому, что это ее обязанность, ей за это платят, а вот мы можем оказать вам более действенную помощь.
— Ладно, раз уж вы все равно пришли… Что вы хотели бы у меня узнать?
— Вопрос первый: были у вас уже люди из «Экспресса»?
— Нет.
— Тогда будьте начеку. Если люди из «Экспресса» станут вас осаждать, сразу же позвоните мне. Вот моя визитная карточка.
— Зачем людям из «Экспресса» меня осаждать?
— Вы знакомы с этой газетой?
— Я редко ее читаю.
— Но вам известна ее репутация?
— Я знаю только, что многие отзываются о ней довольно плохо.
— И справедливо, госпожа Кауц. Потому что «Экспресс», позвольте вам сказать, — это скандальный листок, а его редакторы и репортеры — такие гнусные ищейки, каких еще свет не видывал. Приведу вам один пример. В Пфаффхаузене какой-то лихач задавил насмерть четырехлетнюю девочку. Час спустя появляется репортер «Экспресса» и говорит матери: «Будьте любезны, положите на минутку ребенка — это мертвого ребенка, госпожа Кауц, — в кроватку, как будто девочка спит». Мать, еще не оправившаяся от тяжелого шока, делает то, что требует от нее этот мерзавец, а он фотографирует мертвую девочку в кроватке да еще кладет рядом с нею мишку. На следующий день в газете появляется фото и подпись: «Никогда больше Хайди не будет спать в этой кроватке…» Таковы люди из «Экспресса», госпожа Кауц. Они всегда носят с собой в кармане черный галстук — на тот случай, если вдруг понадобится быть в трауре… Ну вот, теперь вы в курсе дела. Если они появятся, держитесь твердо и не пускайте их на порог.
— Да, но вы-то что от меня хотите?
— Вы позволите нам осмотреть вашу квартиру? Может быть, мы с вашего разрешения сделаем два-три снимка. Разумеется, вы получите по экземпляру каждой фотографии в увеличенном виде.
— Ну что тут смотреть. Квартира маленькая — всего три комнаты.
— Сколько у вас детей?
— Пятеро. Рутли самая младшая.
— Пожалуй, эта квартира тесновата для семи человек?
— Кому вы это говорите? Но оба парня уже, слава богу, с нами не живут, а вот три девочки спят в одной комнате. Старшая учится на медсестру, так что она тоже приходит домой только на выходной.
— Вы давно замужем?
— Двадцать пять лет.
— А кто ваш муж?
— Мой муж? Ах, знаете, Вилли у меня добрейший человек, только — как бы вам это объяснить? — все эти двадцать пять лет он ждет, когда ему наконец привалит удача.
— Кто он по профессии?
— По правде говоря, определенной профессии у него нет. Он перепробовал уже многие. Был продавцом, коммивояжером, потом даже некоторое время работал в цирке, в кино, ах господи, я и не упомню всего, чем Вилли пришлось заниматься.
— Насколько я могу судить, в вашей семье любят читать. Не в каждом доме увидишь столько книг.
— Да, мой муж много читает. Когда мы поженились, он хотел стать журналистом. Когда-то он даже написал книгу.
— Что вы говорите!
— Да, это был роман.
— А вы этот роман читали?
— Нет. Вилли всегда его от меня прятал.
— Значит, он так и не был издан?
— Мне об этом неизвестно…
— А чем ваш муж занимается теперь?
— Что вам ответить? Много лет назад я как-то сказала, что Вилли охотится за счастьем.
— Сказано очень образно. Я запишу. «Мой муж охотится за счастьем»…
— Да, это так…
— У вас есть семейный альбом?
— Что?
— Альбом фотографий…
— Есть, но довольно жалкий.
— Вы разрешите взглянуть? Там есть фотография Рутли? Рутли-младенец, Рутли в детском саду, Рутли…
— Несколько фотографий Рутли там должны быть. Вот, пожалуйста. Наше свадебное фото…
— Вы не могли бы дать мне этот альбом на два-три дня?
— А что вы собираетесь с ним делать?
— Я хотел бы написать увлекательный очерк о семье Кауц.
— Ничего увлекательного вы в нашей жизни не найдете.
— Я хотел сказать, что напишу увлекательно.
Лауренца Зайлер спросил:
— Ты все снял, что надо?
— Разумеется, — ответил Лауренц.
— И кровать тоже, и мишек?
— Конечно!
— Ваша дочурка, — обратился Зайлер к госпоже Кауц, — все еще спит со своими игрушечными зверушками, с мишками?
— Да, дети с трудом от этого отвыкают. Бывает, что Рутли ведет себя так, будто ей уже восемнадцать или двадцать лет, а потом вдруг опять совсем ребенок.
— У вас есть какая-нибудь идея, где Рут может находиться сейчас?
— Нет. Позавчера после обеда Рутли взяла свои купальные принадлежности. Сказала, что идет купаться. И больше не вернулась.
— Рутли не сказала вам, куда она идет купаться?
— Ах, нет… в тот день она как раз поругалась с отцом…
— Поругалась? А почему?
— Да все потому же.
— А именно?
— Потому что отец ничего не может дать нашим детям. «У меня теперь есть один приятель, — сказала Рут, — он из богатой семьи. Когда мне исполнится восемнадцать, я выйду за него замуж». — «Можешь выматываться хоть сейчас, если тебе здесь не нравится», — сказал Вилли. «У моего друга есть даже моторная лодка», — сказала Рутли. «Катись ты к черту», — сказал…
— Не надо плакать, госпожа Кауц. Рутли вернется.
— По правде говоря, Рутли не на что жаловаться. Совсем наоборот. Вилли ее избаловал. И ведь она поступила в гимназию.
— Может быть, приятель Рутли — это ее сверстник, который тоже учится в гимназии?
— Не знаю. Рутли не называла его фамилии и ничего о нем не рассказывала. Мы не знаем, куда и с кем она пошла позавчера. Вообще мы ничего не знаем. Но вот идет Вилли…
— В чем дело? — спросил Вилли Кауц.
— Моя фамилия Зайлер, а это мой коллега Лауренц, фотограф, мы из редакции «Миттагблатта»…
— И какого черта вам здесь надо?
— Сегодня на пресс-конференции в полиции…
— Понятно, понятно. Сколько дает «Миттагблатт»?
— Что ты такое говоришь? — испугалась госпожа Кауц.
— Я уже веду переговоры с «Экспрессом», — сказал Вилли Кауц.
— Мы договоримся, — поспешил вставить Зайлер.
— Честно говоря… «Миттагблатт» мне больше по душе.
— Мы возьмемся за это только при условии: исключительное право на весь материал принадлежит нам.
— Само собой разумеется, — согласился Кауц, — я тоже не один день проработал в газете. Так сколько?