Уйти, чтобы остаться
Шрифт:
Киреев провел нежными пальцами по острой складке брюк. И замолчал. Несколько секунд он сидел не двигаясь.
— А что у вас произошло с Савицким? Если вы уж сами заговорили об этом. — Вадим понимал, что он дурно поступает, задавая такой вопрос. Что, если Киреев вдруг скажет совершенно не то, что ему, Вадиму, известно? Как вести себя в таком случае? «Какой я болван, неисправимый болван».
— Это грустная история. Савицкий требовал от меня важного компромисса моего со своей совестью. Я не мог пойти на это. А он меня не понял…
Вадим почувствовал к Кирееву нежность. Или жалость. Или участие…
—
— А наука? — перебил Вадим.
— Что наука? Науку делаете вы, тридцати-, сорокалетние. Мы, в лучшем случае, не мешаем. Чтобы делать науку в мои годы, надо сохранить дух молодости. Это удается избранным. У остальных одна видимость.
— И новый радиотелескоп? — спросил Вадим. В голове мелькнула странная мысль: «Такое впечатление, что он мне льстит. Зачем?»
— Основная работа по расчету сделана мной в сорок лет. А сейчас появилась возможность пожинать плоды. Ситуация хронического неудачника.
— Вы-то?! — искренне воскликнул Вадим. — Профессор, доктор наук, кумир студентов!
— Кумир, — усмехнулся Киреев. — Это все видимость. Немного опыта. Славу богу, это единственное, что наверняка приобретается с годами. Пышное и бесплодное дерево.
— Не понимаю. Вы стремитесь меня разжалобить? — вырвалось у Вадима. — Ваши статьи по Крабовидной туманности, последние расчеты по шаровым скоплениям. Наконец работа по ионосфере Венеры. Помилуйте, Петр Александрович, ведь это…
— Все опыт, — прервал Киреев. — Вариации на запланированную тему. Вы ведь отлично понимаете, Дима. Барахтанье постаревшего пловца. Бег на месте.
«Зачем ему надо раздеваться передо мной?» — Вадим раздражался. Он не мог уловить смысл разговора вообще. Для чего понадобилось Кирееву это самобичеванье?
— Почему вы мне это рассказываете?
— Я опережаю события, Дима… Это выступление Горшенина. Я хочу понять — почему так выступил Горшенин. Чисто аналитически. Он решил уйти к Ковалевскому? — Киреев цепко скользнул взглядом по лицу Вадима. — Ему не хотелось переходить с пустыми руками? Идейный противник?
Вадим вздрогнул. Словно пойманный за каким-то предосудительным занятием. На мгновение он вспомнил застрявшего беспомощного воробья. В кольце от портьеры…
— Вариант, когда элементарная подлость переплетается со здравым смыслом. И неясно, где кончается одно и начинается другое… Но это для меня не столь обидно. Я научился не переживать, сталкиваясь с «великими загадками» человеческой натуры… С этим я могу примириться. Главное в другом. Ипполит был моим студентом, моим аспирантом. Мы были близкими людьми. Так же, как и с вами, Дима… Почему он от меня уходит? Скажите мне! И дело не в устаревшем типе радиотелескопа. В конце концов его можно переделать. Ипполит ушел от меня гораздо раньше. Почему от меня уходят, Дима?! Проанализируйте свое отношение ко мне. Дайте мне это понять.
— Я… не собираюсь от вас уходить. Да и Горшенин. Почему вы решили, что он уходит? — произнес Вадим.
— Повторяю, Дима, я опережаю события, — усмехнулся Киреев. — Вы добрый человек по натуре, Дима… Но даже и вы не сможете это долго скрывать.
Вадим вытянул ногу. Он решил все же достать круглый камешек. Коричневый, в светлых пятнышках.
— Странно. Такое впечатление, что вы на этом настаиваете.
— Нет, Дима. Сейчас как никогда мне нужны в отделе такие ученые, как вы и Горшенин. Одному мне трудновато будет пересчитать новую схему. Но не в этом дело. Не так важен формальный уход с работы, как нечто другое. Совсем другое… Хватит. Что-то я распустился. — Киреев закинул ногу на ногу и повернулся к Вадиму: — Я хочу обсудить размещение заказа на литье основания антенны. Нет, этот камень не дает вам покоя! — Киреев встал и пододвинул камешек к самым ногам Вадима. — Успокойтесь наконец. Взрослый ребенок.
Потянуло ветерком. Холмик опавших листьев зашевелился, издавая бумажный шорох. Холмик напоминал рассерженного ежа.
Красный огонек светофора прижал Вадима к автобусной стоянке. Надо отъехать, пока не подошел автобус. Он уперся ногой о тротуар и выпрямил спину, недружелюбно поглядывая на соседа-шофера. Это он загнал Вадима к самой остановке.
Светофор уже выбросил желтый сигнал, когда Вадим услышал, что его окликнули. Оглянулся — Ирина! Вадим кивнул ей на заднее сиденье. Ирина проворно уселась. Левый поворот, и они вырвались на шоссе, ведущее к обсерватории.
— В мотоциклетных очках ты похож на Ихтиандра.
Вадим, пользуясь треском мотора, что-то невнятно ответил.
— Я была в гостях у Устиновича.
Мотоцикл тряхнуло. Вадим плечом задел Ирину:
— Помолчи. Прикусишь язык!
Шкала спидометра высвечивалась тусклым фоном. Стрелка упрямо склонялась вправо. Она перевалила за шестьдесят и подползла к семидесяти. Встречные машины, прищурив фары, проносились мимо, обдавая бензиновым перегаром.
Ирина прикрыла глаза и положила голову на плечо Вадиму. Ветер бил в лицо мелкими колючками. Казалось, вот-вот мотоцикл оторвется от шоссе. Деревья разворачивались длинной темной лентой. С обеих сторон. Иногда одно из них вырывалось из ряда и с любопытством подбегало к самому асфальту. Но через секунду растерянно отставало…
Не сбавляя скорости, мотоцикл взлетел на обсерваторский холм, сделал крутой вираж, проехал метров двести и остановился у дома Ирины.
— Может, зайдешь? — Ирина слезла с сиденья и достала ключи. Она была уверена, что Вадим откажется.
— Неудобно. Поздно уже.
— Пустяки. Перед кем неудобно? Тетя в Минске, гостит у сестры…
Вадим неопределенно кивнул и отъехал.
Возле общежития он притормозил.
В окне комнаты горел свет. Ипполит дома. И не спит. Теперь Вадим точно знал, что вернется к Ирине, переждет, пока не уснет Ипполит. Он не мог понять, почему, но сейчас встречаться с Ипполитом не хотелось. Если б не предложение Ирины, он даже не знал, что и делать…