Уютная, родная, сводная
Шрифт:
Наверное, так себя ощущают получившие помилование накануне исполнения приговора. Облегчение - основное чувство. Куцая радость от неверия в собственную удачу, перемешенная с пищащим восторгом. Богдан. Отличное имя.
Марк был готов назвать своего сына Богданом! Расцеловать весь мир, начать с
Лопоушки, закончить Катериной. Его трясло от эндорфинов, которые ошалели и пустились в пляс по кровеносной системе, ликовали в каждом сосуде, каждом капилляре, каждой клетке.
– Точно Богдан? - Марк должен был убедиться. При каждом упоминании этого имени Бронислав вздрагивал, и Марк подумал, что,
пожалуй, называть так сына - плохая идея. - Да, конечно, Марик, - Лопоушка улыбнусь сквозь силу, словно эту улыбку из неё выдавили. - Женщина знает такие вещи. - Отец?..
– вопрос повис, не заданный.
– Езжай, доберусь, - отец показал на бумажник. Всегда можно вызвать такси, если он ещё уедет отсюда. Что-то подсказывало Марку, что сегодня Бронислав останется здесь, даже если ему придётся спать на стуле или не спать вовсе. Быстро уходя, Марк подумал, что глупо было приезжать к Лопоушке, не взяв даже апельсинов, или что обычно приносят в больницу? Даже не поинтересоваться её самочувствием, нужна ли помощь.
Оглянувшись, он посмотрел на название отделения. «Терапия» - значит, ничего особо серьёзного. Не реанимация же, не хирургия, других отделений Марк вспомнить не мог, чем отличается «кардиология» от «эндокринологии» без гугла,
пожалуй, и не ответил бы. И то, и другое пугало до усрачки, а вот «терапия»
звучало обнадёживающе, и даже приставка «тринадцатая» не смущала.
Глава 12. Часть 4. Настоящее
К Катерине он добрался уже к ночи, наконец сообразив на обратном пути кинуть телефон на зарядку, найдя несколько пропущенных звонков от Катерины, один от
Глеба и один от Славика Лауды. Перезвонил только Катерине, она не взяла трубку,
подумал, что спит. Сначала направлялся в тот дом, откуда уехал сегодня утром, но пути, на всякий случай, подъехал к квартире и, о чудо, горел свет. Значит здесь... и не спит, только трубку не берёт, засранка. Марк широко улыбнулся, наконец-то радость от внезапного «помилования» стала очевидной, разлилась по всему молодому организму и согрела его, будто на улице было не минус тридцать пять, а все плюс сорок, а то и с приличным хвостом. Будто Марк валялся на пляже, рядом с тёплым океаном, и жарил бока на солнце, подставляя тело под тёплый бриз. Лифт по-прежнему не работал, стены были так же обоссаны, у дверей нёс пост бывший муж - Витя-моль. Марк отодвинул его ногой, тот даже не сопротивлялся, поднял воротник куртки и посмотрел бесцветными глазами на Марка.
– А вот и ещё один ёбарь пришёл, - просипел, как слизня выблевал.
– Только один ушёл - другой на пороге. Конвейер, а не баба.
– Моль показал характерный жест задницей и смачно сплюнул. - Будешь за другим подъедать, значит. Давай, давай. Марк продолжал звонить в дверь и одновременно на телефон, пока Катерина не открыла дверь. В
длинном шёлковом халате, бледная, волосы убраны в хвост, на щеках покраснение -
от щетины, - губы алые... да, что там - от неё разило сексом, несло за версту. Даже,
если на грудь повесить табличку «меня только что трахнули» и выставить голой на площадь, было бы меньше сомнений. Марк сглотнул обжигающую горечь,
поднимающуюся по горлу, перешагнул порог и захлопнул дверь, предварительно пнут бывшего мужа, тот отлетел к противоположным дверям, там начал копаться и устраиваться.
– Суток не продержалась, я смотрю, - ох, как же Марк разозлился,
мгновенно. Жуткий сгусток концентрированной злости было сразу не переварить,
не пропустить через себя и не выпустить наружу в чистом виде. В этот момент
Марк понял, почему совершают убийства из-за ревности. Или самоубийства.
Почему сжигают города или себя. В голове стоял звон, в ушах, во всём теле. Дзынь,
дзынь, дзыыынь.
– А должна была? - Катерина развернулась и пошла в сторону комнаты, Марк последовал за ней. Простыни другие, сменила после Марка. Эти зелёного цвета, воняли посторонним мужиком, были скомканы.
– Да, - Марк не знал, что ответить. Он что, просил звезду с неба или три миллиарда долларов? Не спать с Владюшей, ни с кем не спать... вот, что он просил. Не так и много,
учитывая, что не прошло и суток.
– Видимо, я забыла, прости, - она дёрнула простынь, и ткань пролетела мимо лица Марка, опаляя запахами, от которых хотелось если не блевануть, то выть.
– Забыла, просто забыла? - всё не могло быть так просто. Или могло? Или... да это сюр какой-то! Кривое зеркало с уродливыми рожами случайных людей в нём.
– А ты на что рассчитывал? - Катерина упёрла руки в боки и посмотрела хмуро на Марка.
– Ты свалил без объяснений, просто прыгнул в машину, даже «до свидания, было клёво» не сказал, оставил меня там,
одну, а мне на работу завтра! Ты трубку не брал, я звонила! - Она схватила свой старенький телефон и бросила его в Марка, тот увернулся, телефон распался от удара в стену, похоже, ремонту он уже не подлежал. - А потом я позвонила
Владлену, он забрал меня, привёз домой и трахнул.
– Значит, всё просто...
– Не слишком сложно, да.
– За несколько литров бензина и пару часов ты раздвигаешь ноги перед любым? - Перед любым, кто не свалит в туман, не сказав ни словечка!
Перед любым, на кого хоть как-то можно положиться, пусть он женат на этой жуткой бабе, и... Катерина всхлипнула, Марк вспомнил, что говорил Владюша про свою девоньку, про её терпеливость, про... Надо было вставить тогда кляп в его поганый рот! - Ты просто свалил, откуда я могу знать, на день, на два или на десять лет!
– Да, мать твою, я свалил на десять лет, свалил!
– не было сил молчать.
– Меня посадить могли из-за твоей матери-идиотки, из-за того, что ты подтвердила, ты слова против не сказала! Я всю ночь просидел в обезьяннике, потом мне показали заявление и результаты предварительного заключения. Следы эякулята, ты же не спринцевалась тогда, обманула, следы укусов, кровоподтёки, гематомы, словно с тобой не я один был, а рота солдат. На руках, запястьях, на бёдрах, везде... я читал твои показания! Я должен был остаться? Ты в своём уме? Начнёшь сказку про попа и собаку, как я тебя изнасиловал?! Начинай, за сегодня я уже наслушался! Сыт по горло, но тебя выслушаю.
– Не давала я никаких показаний! - Значит, я сам их давал, - Марк выплёвывал слова.
– Сам себя трахнул, наставил засосов на запястьях,
на бедре, и сам на себя написал заявление! Отличный план, мне нравится, как это звучит! - Они всё время кричали, спрашивали, так было или по-другому, или,
может, всё-таки эдак, а утром снова кричали, что я сама, всё сама, что вынудила,
что наговариваю, что...
– Катерина потрясла головой, резинка слетела, волосы светились красноватым отблеском под светом люстры.
– А знаешь, что? Плевать, -
Марк смотрел на Катерину, на её обкусанные губы, и помнил, что с утра они были не такими. С утра это были его губы, его трещинка на верхней губе, его носик и его чёрные глазищи. С утра она была его. Целиком и полностью. И Марку нравилось это чувство единоличного обладания, нравилось знать, что никому больше, никогда.
Почему он так легко поверил? Что он придумал? Жениться? Решить проблему с ипотекой? Может, ещё детей родить и собаку завести? Какого хрена так больно-то?
Его словно режут живьём на кожаные лоскуты, прокалывают раскалёнными шипами, не дают вдохнуть, выкручивают здоровенной рукой лёгкие из грудной клетки и раскидывают ошмётки по дешёвому ламинату под светлый бук. Вот они,
ошмётки, валяются на полу, корчатся, ещё живые... а кому охота подыхать? - Мне всё равно, что было десять лет назад, зато мне не плевать, что случилось сегодня.