Уже пропели петухи
Шрифт:
— Разве ты знаешь Дербиро в лицо?
— Нет, я его никогда не видел.
— Тогда чем же вы обосновываете свои подозрения? — ястребом кинулся на него Мольке.
Деак достал из кармана фотографию и протянул ее майору.
— А вот чем, господин майор. Всмотритесь получше: вот это мой брат. Рядом с ним Дербиро.
Мольке долго разглядывал фотографию. На ней были изображены два крепких молодых парня, довольных, улыбающихся. За их спинами — лодки на Дунае, какие-то баркасы.
— Если вы лично не знали Дербиро, откуда же вам известно, что именно этот, —
— А вы прочитайте текст на обороте! «С Ференцем Дербиро в Геде. Июнь 1938 года».
Мольке вынужден был смириться со своим поражением. Не скрывая удивления, он согласился:
— Это, господин прапорщик, неожиданное открытие. Поздравляю.
Деак поблагодарил за поздравление, затем рассказал, что ему еще утром этот тип показался подозрительным. Очень уж быстро он выдал своего товарища. А это непохоже на коммунистов…
Но Мольке все еще продолжал сопротивление.
— А скажите-ка, господин прапорщик, где вы нашли эту фотографию?
— Дома, на чердаке, — сказал Деак и, поняв, что ему удалось сбить с толку и даже повергнуть в замешательство своего противника, небрежно продолжал: — Когда мой брат опозорил всю нашу семью, мама сказала: «Ласло для меня умер». И все, что напоминало о брате, выбросила из квартиры. Отец же собрал эти вещи и отнес на чердак… А тут я вспомнил, что мой брат был недурным фотолюбителем и сам любил фотографироваться со своими друзьями. Некоторые из его фото я принес сюда и передал в лабораторию. Не помешает, если у нас в руках будет несколько увеличенных репродукций.
Мольке покачал головой, взял у Шимонфи фотокарточку и долго ее рассматривал.
— Все же у меня эта фотография не вызывает большого доверия.
— А вот эта? — скромно полюбопытствовал Деак и положил на стол новый снимок. — Это ведь, так сказать, официальная фотография, сделана в полиции, когда брата объявили в розыск.
Шимонфи, явно наслаждаясь, посмотрел с издевкой на майора. Как же он был рад, что не обманулся в друге!
— А это ты откуда раздобыл? — спросил он весело Деака.
Деак снова едва заметно улыбнулся.
— У военного коменданта типографии «Атенеум», — пояснил он. — У него фотографии всех, кто объявлен в государственный розыск, хранятся. В алфавитном порядке.
Шимонфи жаждал расплаты с майором и потому с кривой усмешкой на тонких губах заметил:
— А что, Деак прав! Тот прощелыга, которого он сегодня допрашивал, в самом деле не Дербиро.
Если бы это было возможно, он облобызал бы Деака: ведь тот действительно никакой не изменник. Ну, если и после всего этого Мольке попытается арестовать Деака, тогда майора срочно следует упрятать в сумасшедший дом.
Но Мольке не был сумасшедшим. Инстинкт подсказывал ему: будь осторожен, не верь им покамест, все равно не верь, несмотря ни на что!
— Вы всегда проявляете такую самостоятельность, господин прапорщик?
— Как правило, — был ответ. — Но когда меня считают дураком — в особенности. Господин майор, десять лет назад я поставил свою жизнь на карту ради чего-то. И хотел бы честно работать. Будет обидно, если люди, основываясь на каком-то глупом подозрении, станут мешать мне спокойно трудиться. Вот и сейчас мне стало известно, что брат мой жив. Если это правда, я очень хотел бы с ним встретиться.
Мольке встал, прошелся вокруг столика. Затем, усмехнувшись, посмотрел на Деака.
— Правильно, брат ваш жив, господин прапорщик. И, надеюсь, вы еще повстречаетесь.
— Я тоже, — повторил за ним Деак, — надеюсь!
Мольке был истинный игрок. Он умел не только нападать, но и обороняться. И теперь, поняв, что Деак опроверг все его доказательства, сам в душе признал: арестовывать сейчас прапорщика нет никакого смысла. А пока нужно просто обеспечить отступление, чтобы не стать в его глазах посмешищем.
— И все же что-то тут не так, господин прапорщик, — заговорил он весело. — Вполне возможно, что малый, которого вы сегодня допрашивали, не Дербиро. Но то, что он был вместе с вашим братцем в Курской партизанской школе, это я уж постараюсь доказать.
Деак встал, держа руку наготове, чтобы в случае чего вмиг выхватить пистолет: не исключено, что Мольке все же попытается его арестовать, и тогда остается одно: стрелять. Живым в руки гестапо он не дастся.
— Сомневаюсь, господин майор, — сказал он. — Скорее всего это заурядный провокатор.
— Вы велели ему вспомнить и записать несколько стихотворений Ласло Деака?
— Да. Хотел проверить молодчика, действительно ли он знал моего брата.
Мольке негромко рассмеялся.
— Так я и подозревал, — сказал он. — Между прочим, отличная идея. — Он помахал бумажкой. — Ну так вот: здесь у нас и доказательства. Не буду читать все стихотворение до конца — типичный коммунистический бред. Да и с точки зрения литературы тоже.
После этого он довольно сносно прочитал вслух следующие строчки:
Дал ты пахаря морю,Человеку дай волю.Дай ты Венгрию венгру,Чтоб он не был в Германии негром. [3]Он посмотрел на Деака, улыбаясь.
— Знакомо вам стихотворение?
— Слышал, — задумчиво промолвил Деак.
— Вашего братца стишок?
— Мой брат никогда не писал стихов.
Не в силах сдержаться, Шимонфи громко захохотал.
8
Смертельно усталый Деак сидел в комнатушке у «брата» Ковача. Старый металлист, заделавшийся штурмовиком, с аппетитом закусывал свиным салом, сочувственно поглядывая на Габора Деака. Ему-то было понятно, каково жить в логове нацистов, каждый день ходить по лезвию бритвы.
3
Аттила Йожеф, «Богу».