Ужин вдвоём

Гейл Майк

Фрэн молча и серьезно глядит на меня. На миг мне чудится: она знает, что я хочу сказать. Нет, о выкидыше я ей никогда не рассказывал — и все же, мне кажется, она догадывается, как страстно я мечтаю стать отцом.

— И что тогда? — тихо спрашивает она.

— Ничего, — отвечаю я и тянусь за пальто. — Ничего.

Ответ

Не знаю, как теперь вести себя с Иззи. Поэтому, в лучших мужских традициях, стараюсь не попадаться ей на глаза. Когда она на кухне, я иду в гостиную. Когда входит в гостиную — откочевываю в спальню. Когда же она настигает меня в спальне, бегу в смежную комнату, которую мы превратили в кабинет — там хранится моя коллекция дисков и стоит музыкальная

аппаратура. Здесь мне уютнее всего. Целую стену занимают полки ручной работы, а на них — тысячи компакт-дисков, виниловых альбомов и двенадцатидюймовых синглов. Все это великолепие сделал для меня столяр из Кроуч-Энда — по странному совпадению, оказалось, что несколько лет назад он играл в группе, у которой я брал интервью для «Громкого звука».

Под окном стоит просторный письменный стол, а на нем — мой ноутбук. Иногда Иззи сюда заглядывает, но обычно предпочитает работать на кухне, где больше света. На столе — лампа, факс и карликовая пальма: Иззи прикупила ее на прошлой неделе на какой-то барахолке в Кемден-Тауне и притащила в кабинет, заявив, что мне не помешает кислород. В углу — потертое кожаное кресло, унаследованное мною от бывшей девушки. На полу — груды журналов, в том числе «Femme» и «Громкий звук». Постеров на стенах нет — на мой взгляд, это для пацанов: но над столом висит белый учебный экран для записей, который я, повинуясь какому-то внезапному импульсу, купил как-то на Бродвее. Пишу я на нем довольно редко. Месяц назад составил список неотложных дел из двадцати пяти пунктов — пока что вычеркнуты только четыре. Взяв фломастер, я зачеркиваю пункт номер двадцать два: «Купить какое-нибудь комнатное растение» — и приписываю внизу пункт номер двадцать шесть: «Разобраться с тем, во что превратилась моя жизнь».

Достаю из сумки письмо Николы и задумываюсь, что же с ним делать. Мне стыдно уже за то, что притащил его домой: но рисковать, оставляя его на работе, я не могу, а повсюду носить с собой — тем более. Я даже подумываю от него избавиться — но сам чувствую, что этого делать не стоит. Остается только спрятать. Я озираю кабинет в поисках подходящего тайника, наконец подхожу к полкам и достаю один из двенадцатидюймовых синглов. Здесь три песни группы «Parachute Men» под общим заглавием «Разреши мне надеть твою куртку». Купил я этот сингл лет десять назад, услышав пару их песен в два часа ночи на инди-вечеринке в маленьком клубе в Кемден-Тауне. В то время я абсолютно точно знал, чего хочу от музыки: страсти, огня и женского вокала, как у Дебби Харри. Думаю, распродали они не больше двух-трех тысяч копий: но для меня этот сингл стоит больше, чем монозапись «Blonde On Blonde» или любой из множества семидюймовых японских синглов «Beatles», за которые люди вроде меня готовы душу продать. Если бы наш дом загорелся и мне разрешили спасти только три вещи, я бы вынес из огня вот что (и именно в таком порядке): Иззи, эту запись и Артура. Кота — последним, потому что иначе Иззи заставила бы меня забрать хай-фай. Я прячу письмо и снимки в запыленный конверт сингла и ставлю его на место.

Будь сегодня обычный день, я бы первым делом поставил какой-нибудь приятный компакт, надел наушники, устроился поудобнее в кожаном кресле и забыл бы обо всем минут на сорок. К окончанию альбома я, возможно, и не решил бы своих проблем, но, безусловно, снова ощутил бы себя в ладу с миром. Но сегодня я знаю: это бессмысленно. Ни у Скотта Уокера, ни у Лорин Хилл, ни у Марка Эйтцела, ни у Чака Ди, ни у Бет Ортон, ни у «GZA», ни у Бьорк, ни у д'Анджело, ни у Родди Фрейма, ни у любого другого из тысяч музыкантов, переполняющих мою коллекцию, я не найду ответов на свои вопросы. В первый раз в жизни музыке я предпочитаю тишину.

Взаперти

Тот же вечер, немного позже. На столе горит лампа, но верхний свет выключен. Я сижу в кресле, слушаю тишину. Иззи стучит, не получив ответа, входит и включает свет, заставляя меня поморщиться и заморгать.

—

Извини, — говорит она.

— Ничего, — отвечаю я.

— Чем ты тут занимаешься?

— Да так, ничего особенного. Надо прослушать еще кучу дисков. — Я указываю на кейс, стоящий на полу. — Боюсь, придется всю ночь сидеть. Иззи кивает; но я вижу, что этого ей мало.

— Милый, что случилось? Ты за весь вечер ни слова не сказал. Такое впечатление, что ты меня избегаешь.

— Все нормально.

— А выглядишь ты так, как будто что-то стряслось.

— У меня все нормально.

Она выходит, не сказав больше ни слова. Я слышу звук шагов по паркету, слышу, как защелкивается дверь ванной и шумит вода — обычные звуки отхода ко сну. Наконец гаснет свет в холле, и в спальне хлопает дверь. И тогда я даю себе волю, и слезы, которые я сдерживал весь день, — слезы гнева, стыда и досады — свободно бегут по щекам. В этот миг я знаю: ничто не удержит меня от встречи с девочкой, написавшей письмо. Я достаю из тайника ее фотографию с номером телефона, достаю свой мобильник и набираю номер. Телефон у нее выключен: испустив вздох облегчения, я со слабой улыбкой вслушиваюсь в ее голос: «К сожалению, сейчас я не могу вам ответить, так что…» Как свойственно подросткам, говорит она куда больше, чем нужно, и куда дольше, чем следует. По контрасту с ней, я тщательно подбираю слова: «Привет, это Дейв из «Крутой девчонки». Ты мне писала. Думаю, нам надо поговорить. Я перезвоню».

Загладил

До своего рабочего места добираюсь ровно в десять. Накануне долго не мог уснуть — думал о девочке, и в результате проспал, хотя Иззи несколько раз пыталась меня растолкать, сурово напоминая, что я опоздаю, если не встану немедленно. О вчерашнем она не сказала ни слова, и от этого мне стало еще хуже. Я понимал, что должен извиниться, и поэтому, едва она ушла, позвонил ей на работу и оставил на автоответчике сообщение:

— Это я. О чем будет следующая колонка? Прости, что вел себя как свинья. Я тебя люблю. Поговорим позже.

На автоответчике в офисе меня уже ждет ответ Иззи:

— У женщин с телефоном вообще отношения сложные, но читательницам «Femme» любопытно было бы узнать, что думают их приятели о посланиях, которые женщины оставляют на автоответчике? Да, кстати, я тоже тебя люблю.

Карьера

Я сообщаю ей по мейлу, что готов начать работу над новой колонкой для «Femme». В ответ получаю: срочно позвони, у меня для тебя новость. Я набираю номер Иззи и жду. Она берет трубку почти сразу.

— Алло, журнал «Femme»…

— Это я.

— Угадай, что? — смеется она.

— Что?

— Кейра уходит. Ее отправляют в Австралию издавать там клон нашего журнала.

— А ты так счастлива, потому…

— Ты прекрасно понимаешь, почему я так счастлива!

Иззи всегда мечтала стать редактором женского журнала. С тех пор как я ее знаю, у нее это цель номер один.

— И ее место предлагают тебе?

— Не совсем. Пока что меня назначили исполняющей обязанности — до мая. Дейв, ты бы только меня видел! Я и глазом не моргнула! Меня, говорю, это не интересует, если только вы не собираетесь дать мне эту работу всерьез и надолго. Ты же их знаешь — сначала заставляют тебя батрачить за полставки, а потом удивляются, когда ты возмущаешься, что кресло редактора досталось кому-то другому!

— И что тебе ответили?

— Что мое имя — первое в списке. Дейв, они хотят дать мне место редактора! Все этого хотят! Даже Кейра хочет, чтобы ее сменила именно я! Вот увидишь, Дейв, я стану редактором!

— Моя жена — редактор журнала с огромным тиражом! Просто фантастика! Детка, я тобой горжусь.

— Я знала, что ты так скажешь!

— И прости за вчерашний вечер. Просто настроение было паршивое. Не обижайся.

— Дейв, я не умею на тебя обижаться. Я тебя люблю. А что случилось? Какие-то неприятности?