Узкие врата
Шрифт:
Фил уже справился с собой и молчал только потому, что у него не было слов. То есть были — но не такие, которые стоит произность юноше из хорошей семьи, студенту колледжа. Единственное, что он смог из себя выдавить, так это — «Хенрик, ты же… ты же сверденкрейцер».
Трубка пыхнула — видно, на том ее конце усмехнулись.
— Дитя мое! Опомнись, не на Луне живешь! Орден меча и креста, да? Кончай играть, разуй глаза — мы серьезно влипли! Сейчас можно только сидеть и не высовываться, а то огребем так, что мало не покажется, сами потопнем и свои семьи потопим!.. Это же все правда. Ты что, не понимаешь?
— Ты же… обет давал, — тихо выговорил Фил — с такой угрозой в голосе, что не знай Хенрик, как обстоят дела — он бы затрясся от страха. Но в голосе его в ответ прозвучала такая бешеная горечь, что Фил и сам чуть не выронил трубку, будто та налилась свинцом.
— Фил, старик, а ты думаешь — мне легко? Легко убеждать одного своего друга, что другой всего-навсего попал в тюрьму, и выручать его слишком опасно?.. Да если хочешь знать, я два дня себя таким дерьмом чувствовал, что вены хотел порезать!.. Я же с Риком еще со школы… С самого начала.
Фил осторожно дышал в трубку, словно боялся выдать свое присутствие.
— Только я, в отличие от тебя, Годефрей ты недорезанный, взрослый человек. Если можно что-то сделать — я сделаю, а если нельзя… Сражаться с ветряными мельницами, как этот свихнутый испанец, можно, если ты один и только за себя отвечаешь. А у меня, между прочим, Линда… И родители. Да и у тебя, если пошевелишь мозгами и вспомнишь, тоже.
— И что же… ты предлагаешь? — тихо спросил Фил, которому было страшно, как еще никогда в жизни. Он знал, что скоро не выдержит и заорет, но пока еще мог сдерживаться.
Хенрик в трубке — предатель, дерьмо, предатель — слегка оживился. Похоже, ему и впрямь нелегко, с удивлением подумал Фил — еще бы, поиграли в рыцарей ребятки, коготок увяз — теперь всей птичке пропадать… Тухло, наверное, предавать своего друга. Тухло, наверное, быть взрослым человеком.
— Предлагаю? Так я же уже объяснил, Фил, не рыпаться. Отец обещал кое-что попробовать, какие-то каналы… Если это и ему не удастся, то что же мы-то сможем? Пойти в суд и донести на себя самих, что ли?.. Кроме того, может, все еще не такая уж безнадега. Может, просто ошибочка вышла. Через неделю посмотрим…
Если Филу до этого разговора и казалось, что могла выйти ошибочка — теперь-то он точно знал, что все — самая настоящая безнадега. И безнадежнее не бывает. Даже желание заорать прошло.
— Дерьмо ты, Хенрик, — тихо сказал он и повесил трубку, и пока он нес руку до телефона, трубка оскорбленно квакала в его руке — наверное, старина Хенрик, третий человек в Ордене, один из его основателей, жутко ругался… Или оправдывался. Фил положил трубку и посидел несколько минут неподвижно, сжимая виски ладонями. У него начинала болеть голова.
Следующим, кому он позвонил, оказался Адриан. Тихий, приветливый, отличный музыкант (играл на гитаре и блок-флейте), хороший лучник. Это он первый придумал название «Сверденкрейцеры».
Адриана дома не оказалось. Вместо него к телефону подошел отец. Сказал, что Адри уехал на месяц к родственникам в Сен-Винсент, и звонить ему больше не стоит. Когда же неотвязный Фил спросил Сен-Винсентский телефон, отец помолчал несколько секунд (Фил представил себе этого человека за кадром — небольшой, наверное, очкастый, жутко интеллигентный… В обвисших на коленках тренировочных штанах.)
— Молодой человек… Насколько я понимаю, вы из этой вашей… организации.
— Да, из Ордена, — звонко сказал Фил. Слово выпало из его губ, как твердый серебряный орешек.
— Именно… Так вот, я хочу вас попросить больше Адри не звонить. Ни вас, ни других ваших… товарищей. Вообще. Не беспокоить его всеми этими… делами.
— Почему? — спросил Фил еще более звонко. То ли ему показалось, то ли от вибраций голоса и в самом деле дрогнуло оконное стекло.
— Потому что ни я, ни мой сын… не хотим неприятностей. Адриан больше не имеет с вами ничего общего.
— Это его желание? Или ваше?
— А это, молодой человек, уже не ваше дело, — и предположительный очкастый интеллигент, который на самом деле работал забойщиком скота на мясокомбинате, с хряском повесил трубку. Филу в ухо коротко плевались гудки, а он все сидел неподвижно, сжимая и разжимая левый кулак. Костяшки руки были белыми, желтоватыми.
Ладно, к Темным. На очереди Петер.
…Петер, элегантный, всегда подтянутый и собранный студент-юрист, сын очень богатых родителей (это именно от него сверденкрейцеры унаследовали круглый стол, именно на его деньги сняли подвальчик) на этот раз казался смущенным и растерянным.
— Фил, ты понимаешь… Я тут подумал. Это все, конечно, ужасно… Просто чудовищно. Раз, два, среди бела дня, в европейской державе… хватают человека, и ни слуха, ни духа. Но, если рассудить здраво, что мы можем сделать? Если называть вещи своими именами, то ведь мы — всего-навсего горстка юнцов, а это — машина. Аппарат, название само за себя говорит… Нас просто перемелют, Фил. Проглотят, и не заметят, потом разные комитеты молодежи забегают — да поздно будет… Проглотят, как… Рика. — Петер помолчал, шумно дыша. — Кроме того, я ведь юрист, я кое-что понимаю… в таких вопросах. Знаешь, Фил, это церковная власть, она совершенно не контролируется светской. Этим инквизиторам даже Президент не указ… Наша страна движется к эклесиоцентрической форме управления. Ты знаешь, что это такое, Фил?.. Это теократия… Фил, ты меня слушаешь?.. Эй… ты где там? Халло!..
Увы, лекции по политэкономии суждено было остаться незаконченной. И на этот раз Фил выругался наконец — сам даже поразился, как легко и непринужденно вырвалось из его уст трехэтажное выражение. Посмотрел на телефон так, будто хотел размозжить его кулаком. Но не размозжил (хотя сил и темперамента на это бы хватило) — вместо того набрал телефон Германа.
…После Германа, успевшего выругаться первым, Паула, поднявшего его на смех, Йохана, вместе с Филом обозвавшего всех предателями и трусливыми крысами, попрятавшимися по углам — похоже, Йохан был сильно пьян — а в конце концов сообщившего, что он и сам — такая же дерьмовая сволочь, как все, а потому, Фил, приходи, и давай нажремся, моих стариков не будет ночью, водка есть, устроим поминки по своим загубленным душам и за Рика выпьем, единственный из нас всех был не дерьмо, вот его и сожрали…