Узнай Москву. Исторические портреты московских достопримечательностей
Шрифт:
Последние годы были тяжелыми для нее. Сына она пережила, с дочерью рассорилась, внуков не признавала. Ее бережливость к старости перешла в скупость, ставшую притчей во языцех. Любила, например, обедать в гостях, чтобы сэкономить. Кожуру от лимона никогда не выбрасывала, надеясь найти ей дальнейшее применение. Она также собирала видавшие виды гвардейские эполеты и рассучивала их на золотые нити, которые затем пускала на починку платьев. В своем доме княгиня пригрела двух совершенно чужих женщин – сестер-ирландок Марту и Кэтрин Вильмот и горячо их полюбила, особенно Марту. К ней она относилась даже лучше, чем к родной дочери, осыпав ее драгоценностями и деньгами, что породило определенного рода толки и в Москве, и при дворе. Марта Вильмот приехала в Россию в 1803 году и поселилась на Большой Никитской. Позднее к ней присоединилась сестра, с которой Дашкова соперничала за право ухаживать за Мартой. По всему дому можно было встретить портреты ирландки – на табакерке, в спальне и даже в натуральную величину в гостиной. Сестры Вильмот позднее вспоминали уютную домашнюю обстановку – обитую сафьяном мебель из красного дерева, английские ковры, музыкальные инструменты – клавесины, хорошую библиотеку исторической литературы с трудами Ломоносова, Щербатова, Вольтера, Карамзина. Стены дома украшали картины, в том числе и самой хозяйки. Дашкова обычно ходила по дому в красивом суконном халате, в котором отдавала приказания, читала, музицировала, рисовала. В общем, сестрам в Первопрестольной понравилось – они помогли написать княгине мемуары. Отъезд Марты Вильмот в 1808 году поверг Дашкову в уныние, через два года она скончалась, не успев, видимо, отказать свой дом любимой ирландке – так считали завистники.
Но мы-то знаем, кому отписала московское имущество Дашкова. По духовному завещанию 1807 года, «состоящий в Москве на Никитской улице в приходе Малого Вознесения крепостной мой дом, со всяким в оном строением и движимым имением, что в нем по смерти моей найдется… все остающиеся после меня векселя, заемные письма, закладные и всякие обязательства и наличные деньги отдаю ему же, племяннику моему графу Михаиле Семеновичу Воронцову». Впрочем, в завещании было и одно важное условие: племянник должен в течение четырех месяцев вступить в наследство, употребив его на раздачу долгов и денежных поощрений от княгини по написанному ею реестру, для чего Воронцову разрешалось даже продать дом. В случае же нарушения сего условия, как завещала княгиня, если «по смерти моей помянутого моего племянника здесь не случится и определенная мною по реестру денежная раздача остановится», то деньги должны раздавать уполномоченные ею люди – генерал-лейтенант Федор Киселев, граф Петр Санти и князь Александр Урусов. Им также дозволялось продать усадьбу на Большой Никитской, а потом уже отдать оставшиеся деньги Воронцову – если, конечно, что-то еще останется. Вот такие интересные обстоятельства, свидетельствующие о благодетельстве Дашковой.
Умерла княгиня в этом же доме в 1810 году, о чем извещал скромный некролог. Похоронили княгиню в Троицком, могила ее долго считалась утерянной, восстановлена уже в наше время.
Наследник княгини, ее племянник граф Михаил Семенович Воронцов (1782–1856), успел вступить в права и раздать всем что надлежало. Дом не пришлось продавать. Воронцов мог бы и сам за все заплатить – род его был богатейшим в России. Но на Большой Никитской он не жил, ему просто некогда было – во-первых, у него имелся свой дом в Немецкой слободе, во-вторых, граф был человеком военным и находился все в боях да походах. Герой Отечественной войны (при Бородине командовал 2-й сводно-гренадерской дивизией), командир русского оккупационного корпуса во Франции (1815–1818), губернатор Новороссии и Бессарабии (1823–1854), а также наместник Кавказа (1844), генерал-фельдмаршал и светлейший князь, Воронцов имел немало орденов и медалей, а также красавицу жену Елизавету Ксаверьевну, предмет мечтаний ссыльного Александра Пушкина в Одессе в 1823–1824 годах (и чего только не придумают одесситы – якобы у Воронцовой от Пушкина родилась дочь!).
С Воронцовым у Пушкина сложились менее теплые отношения, с подачи графа поэту пришлось бороться с саранчой. 9 декабря 1824 года из Михайловского Пушкин напишет приятелю: «Вот уже 4 месяца, как нахожусь я в глухой деревне – скучно, да нечего делать; здесь нет ни моря, ни неба полудня, ни италианской оперы. Но зато нет – ни саранчи, ни милордов Уоронцовых». Милордом поэт обозвал Воронцова в эпиграмме, намекнув на его англофильство и небескорыстность:
Полумилорд, полукупец,Полумудрец, полуневежда,Полуподлец, но есть надежда,Что будет полным наконец.А Воронцова перед его отъездом из Одессы 31 июля 1824 года подарила Пушкину перстень – большое витое золотое кольцо с крупным восьмиугольным сердоликом красноватого оттенка. С тех пор суеверный Пушкин им очень дорожил, приписывая перстню свойства талисмана («Храни меня, мой талисман»).
В Москве граф Воронцов бывал редко, он и умер-то в Одессе в 1856 году, Новороссия при нем расцвела, не зря в народе родилась поговорка: «До Бога высоко, до царя далеко, а Воронцов умер». В благодарность ему в 1863 году в Одессе установили памятник (второй после Дюка). Памятник уцелел, а вот прах Воронцова осквернили в 1936 году во время сноса городского кафедрального собора, выкинув мощи из могилы на улицу. В 2005 году в восстановленном соборе произошло торжественное перезахоронение останков супругов Воронцовых.
Усадьба на Большой Никитской значительно умножила семейный капитал Воронцовых, принося доход от аренды помещений. В 1812 году дом пережил пожар, был восстановлен (жаль, что Дашковой уже не было в живых – она бы непременно приняла участие в строительстве). Среди арендаторов были люди, имеющие прямое отношение к музыке, – вот когда уже определилась судьба этого квартала! В 1820—1830-е годы не было более популярного музыканта в России, чем Джон Фильд, тот самый, что собирал на свои концерты в Благородном собрании тысячи слушателей, в том числе и императорскую семью. Ирландский пианист-виртуоз приехал в Россию в 1804 году, да так и остался. Много концертировал, имел учеников (А. Дюбюк, А. Верстовский, А. Гурилев и др.). Михаил Глинка писал о нем: «Хотя мне и не посчастливилось слышать его игру слишком часто, я отчетливо помню его энергичное и в то же время утонченное и четкое исполнение. Мне казалось, что он даже не нажимал на клавиши, его пальцы просто падали на них подобно каплям дождя, скользили как жемчужины по вельвету. Ни я и никто из истинных почитателей музыкального искусства не может согласиться с Листом, который однажды сказал, что Филд играл вяло. Нет. Игра
Филда всегда была смелой, беспорядочной и разнообразной, он никогда не уродовал искусство подобно шарлатану, как это зачастую делают очень популярные пианисты». Пианист жил на Большой Никитской в 1820-х годах.
В главном доме усадьбы в конце 1820-х годов разместилось Училище для благородных девиц известного московского педагога Дарьи Данкварт.
Вид с Большой Никитской улицы
Пушкин, обозвав графа Воронцова полукупцом, оказался не совсем прав. Михаил Воронцов был настоящим купцом – он не только служил, но и успевал заниматься виноделием, обладая крупнейшими в Российской империи виноградными плантациями, находившимися в Крыму. Прибыль от продажи шла ему в карман. Но где хранить бесценные коллекции бутылок с вином? Правильно, в Москве, где любителей вина хоть отбавляй. Вот и обустроил он в подвале своего особняка на Большой Никитской обширное винохранилище, использовавшееся по прямому назначению и наследниками винодела. К началу 1870-х годов воронцовские плантации уже перешли под опеку Удельного ведомства, управлявшего царским имуществом. Оно также арендовало и подвалы.
И вот в 1871 году в роскошном особняке на Большой Никитской, аккурат над подвалами поселилось первое в Москве высшее музыкальное учебное заведение, во главе с его отцом-основателем Николаем Григорьевичем Рубинштейном (1835–1881). К тому времени он уже пять лет был директором консерватории, учрежденной 24 декабря 1865 года по Высочайшему соизволению императора Александра II и по ходатайству великой княгини Елены Павловны, августейшей покровительницы Русского музыкального общества, к которому с 1868 года прибавилось прилагательное «Императорское».
Консерватория выросла из музыкальных классов Русского музыкального общества, открытых в Москве в 1860 году и призванных развивать музыкальное образование, вкус к классической музыке и выявлять отечественные таланты. Московское отделение общества возглавлял Николай Рубинштейн, а Петербургское – его брат Антон. Важнейшую помощь в создании консерватории оказал музыковед и меценат, князь Николай Петрович Трубецкой, выступивший ее соучредителем. Первые занятия начались 1 сентября 1866 года – эту дату и принято считать ее днем рождения. Но тогда консерватория размещалась в другом месте – в доме баронессы Черкасовой на Воздвиженке (ныне на месте сквера у станции метро «Арбатская»). Рубинштейн поселился рядом, на нижнем этаже во флигеле, соседом его был Чайковский, он жил наверху. Это было очень удобно – они могли сразу пройти из своих комнат в помещение консерватории.
Примечательно, что еще до открытия консерватории на Воздвиженке Рубинштейн и Чайковский также соседствовали – в квартире в доме Воейковой (на пересечении с Моховой улицей, где сейчас находится Российская государственная библиотека). Когда в январе 1866 года Петр Ильич приехал в Москву, он сразу же пришел к Рубинштейну на Моховую. С Чайковским они жили в соседних комнатах, их разделяла перегородка. Как пишет Нина Берберова, «Рубинштейн уверял, что Петр Ильич мешает ему спать скрипом своего пера.