В час, когда взойдет луна
Шрифт:
Костя сидел на кухне и курил.
— Как Андрей? — спросил Игорь.
— Проблевался, чтоб его. Теперь просто спит. А ты как?
— А я — нормально, — резко ответил Игорь. — Я — лучше всех.
— Кофе будешь?
— Буду. И не говори больше ничего.
— А я и не собирался.
— Нет, ты лучше скажи, как я буду кофе, если ты высосал всё?
— Я сейчас ещё забацаю.
Одна из дверных ручек щелкнула. Из своей комнаты выбрел Андрей. Мутными глазами уставился на Игоря, пробормотал: «Привет» и прошатался в ванную.
— Лучшее средство от депрессии, — сказал Игорь. — Похмелье.
Андрей долго плескался, и выбрался из ванной уже больше похожим на обитателя этого света.
— Кофе есть?
Костя молча поставил перед ним чашку. Поскольку, пока Андрей возился в душе, они с Игорем успели заварить и разлить ещё одну турку — командиру достался кофе с самого дна — крепкий, густой и горький. Цедя его сквозь зубы, Андрей даже глаза прикрыл.
— Завтра, — сказал он, ставя, наконец, чашку на стол, — я еду в Екатеринбург.
— Ты считаешь, что Финского залива между вами мало? — поинтересовался Игорь. — Нужен континент?
Эней вперился в чашку, словно гадал на кофейной гуще.
— Ты так затрахался, что забыл, какие у нас дела? — спросил он наконец.
— Затрахался я. А у тебя послезавтра визит к тому типу, чьи инструкции ты не читаешь.
— Значит… — Эней зажмурился и сжал ладонями виски. — Я еду в Йомсбург сегодня…
— Один не поедешь, — припечатал Костя. — Тоху возьмешь. Для связи и подстраховки.
— А я и собирался… Визит перенесём на конец недели. Я там больше двух суток не задержусь. А вы пока свяжитесь с леди М, вроде она уже должна была договориться со своим безумным учёным.
— Прага, Хэллоуин… — Игорь потянулся. — Вы придумали себе костюмы, ребята?
Существует в Екатеринбурге городская легенда, что тамошняя Цитадель — это бывший небоскрёб коммунистов, называемый в народе попросту «член партии». Александр Винтер, будучи инженером связи, неоднократно держал в руках техническую документацию по Цитадели и знал, что от прежнего «члена партии» остались только подземные этажи — здание в 2060-х годах было перестроено полностью. Впрочем, и новый его корпус выглядел вполне… фаллически. Что, вероятно, льстило самолюбию обитателей.
Правда, комплексы ночных хозяев Екатеринбурга занимали Винтера гораздо меньше, чем назначенное на сегодня рандеву с человеком, который в присланном вчера письме извинялся за взятую почитать и без вести унесённую книжку о Сакамото Рёме. [101] Дело в том, что Винтер прекрасно помнил, что подарил эту книжку. И прекрасно помнил, кому именно. И появление его — с книжкой или без — в городе, скорее всего, грозило крупными неприятностями обитателям бывшего партгнезда. Или не грозило — потому что если он на охоте, он бы не стал писать и просить о встрече.
101
Японский политический деятель 19 века. Сторонник модернизации страны, создатель первого японского торгового картеля. Вдохновитель роялистского антисёгунского альянса княжеств Сацума и Тёсю. Автор проекта мирной передачи власти от сёгуна к императору — т. н. «Восьми статей».
— Ты чему так улыбаешься? — спросил откуда-то сбоку голос, очень похожий на его собственный — особенно сейчас, когда «мистический брат» повзрослел.
— Да разве на этот чёрный обелиск можно смотреть без улыбки? — ответил Винтер. — Помнишь ту короткую главу в «Моби Дике», где рассказывается, из чего именно делают фирменный плащ резчика ворвани? Вот смотрю на этот архитектурный болт — и каждый раз её вспоминаю. Привет, — он развернулся к Цитадели задом, к пришедшему передом.
— Самое уродливое здание Европы — екатеринославская Цитадель, — сказал Эней. — Тут вашим с нашими не тягаться.
— Мы, считай, Азия.
— А самое уродливое здание в Азии, говорят, цитадель в Омске. Только она ещё и красная.
Они пошли рядом по набережной, мимо театра. Совершенно одинаковой масти шатены с похожим овалом лица и похожими чертами, только у старшего — более выразительными. Даже одежда одного фасона: на обоих просторные плащи, носимые, видимо, из принципа незастегнутыми, у одного — серый, у другого — пепельно-коричневый; под плащами — тёмные тёплые свитера и чёрные брюки прямого покроя. Любой встречный подумает: братья на прогулке.
— Как дядя Миша? — спросил «старший брат».
— Погиб, — Эней протянул ему свою планшетку. — Прочитай.
Винтер минуты три смотрел в экран. Потом закрыл глаза. Постоял.
— Ну и что ты собираешься делать?
— Как и сказано в завещании — сколачивать новый Орден. С Алекто я уже поговорил. Знаешь, а ведь вы почти знакомы — у её матери была «станция подземки», а ты работал в двух шагах. У тебя ведь тоже были идеи по организации и связи?
— Были, были… — сказал Винтер. — Очень страшно всё-таки.
— Волков бояться… — Эней посмотрел в сторону «чёрного обелиска». — Какого лешего? Пусть они нас боятся, Саня.
Винтер хотел было сказать, что когда есть семья, люди за которых отвечаешь… но промолчал. Что-то не так было с братцем. Что-то там случилось в их карбонарских подземельях — помимо… смерти дяди Миши.
Эней вдруг взял его за запястье, тихо сказал:
— Я знаю, о чём ты. И знаю, как это, — он примолк, зачем-то оттянул воротник свитера, что-то тронул там… — но ты подумай, как твой малый будет жить в этом мире дальше… Как он до школы дорастет — и его будут учить… выбирать жертву… учить, что это нормально: кого-то выкинуть из повозки, чтобы не сожрали тебя… Он будет расти рядом с этим, — Эней кивнул подбородком на «тёмную башню». — Его будут возить сюда на экскурсии…
— Его будут возить сюда на экскурсии, — ухмыльнулся Винтер. — В «Музей тёмного прошлого». Как после первой революции.
Эней стоял, продолжая молчать и глядеть на Цитадель. Повзрослел «братишка» с того дня, когда они на троих распотрошили охотившегося за Лидой варка. Можно даже сказать «постарел». Рот стал жёстче и в глазах, обращенных к «обелиску» столько холодной ненависти — всю контору отравить можно было бы. Уже не ученик Ланцелота — сам опоясанный рыцарь. «Ломом опоясанный», как говорят восточнее… там, на востоке, дела обстоят много хуже. — Ты, может, зайдешь, чаю выпьешь? Заночуешь?