В чём измеряется нежность?
Шрифт:
Вот и плачет манекен бесполый –
Кукла с человеческим лицом…»
Мари всегда восхищалась Кристиной: её очаровательным смехом, философским отношением к жизни, утончёнными чертами и роскошными русыми со сливочным оттенком волосами. Порой она казалась не по годам мудрой, и Мари нередко просила у подруги совета. Её красота и лёгкость в общении притягивали людей, все хотели нравиться Кристине, дружить или встречаться с ней. В свои четырнадцать она выглядела куда более зрелой и привлекательной, чем сверстницы. «Вот бы иметь капельку шарма моей Крис, — вздыхала временами Мари. — А у меня и рожа круглая какая-то, фигура до сих пор мальчишеская,
Кристина увлекалась психологией, но её завораживал пыл Мари, и она тянулась за подругой в недра изучения экологии. На самом деле, она не так уж часто была зачинщиком, зато охотно вписывалась в активные мероприятия, ей нравилось наблюдать со стороны и анализировать происходящее. Она считала, что это роднит её с машинами. И потому часто спорила с Мари насчёт места андроидов в мире людей: взгляды подруг изрядно расходились в этом вопросе. Зато во множестве других они были единодушны. И чем далее, тем охотнее Мари хотелось проводить время с Крис. К тому же у той было много друзей из абсолютно разных тусовок, включая ребят постарше, и это было возможностью испробовать все грани взросления. Оторванный от суеты, комфортный мирок близости лишь с одним человеком потерял свою актуальность, и куда важнее стало вливаться в компании, привлекать внимание.
Едва обретя Мари, Коннор снова терял её — на расстоянии вытянутой руки, в прохладной заинтересованности, в выброшенных «до выходных» планах. Он с ужасом замечал на её лице то, о чём прежде не допустил бы и мысли — скуку. Ей бывало с ним скучно. Раньше Мари могла до изнеможения посвящать лучшего друга в свои увлечения и хобби, в музыку и кино, которые любила, в собственные размышления о мире. Теперь же ей было этого недостаточно, она хотела впитывать что-то новое, учиться у других, подражать или искать новую себя. Машина не могла удовлетворить потребности бурной юности. Подлинной жизни.
— До чего ты вечно хороший, — пробормотала однажды Мари, когда Коннор подвозил её из школы домой. Это звучало несколько иначе, чем в далёкий июньский разговор, когда ей было всего девять. — Всегда правильный, всегда со всем согласный! Никогда не сделаешь чего-то дурного, не по правилам. Аж на зубах от тебя скрипит.
— Что ж, завтра всенепременно отправлюсь грабить магазины и жрать детей живьём. — Он пожал плечами, не отреагировав на её демонстративную грубость.
— Да вот опять ты всё в шутку! Ещё и в такую идиотскую. — Мари фыркнула и открыла окно. — Почему не обидишься? Я вообще-то оскорбила тебя.
— А тебе бы этого хотелось, значит?
— Не знаю… наверное. Меня бесит, что вот я, например, отвратительная, сплошное уродство, хаос и бардак! А у тебя каким-то чудом выходит быть безукоризненно правильным, услужливым. В смысле, вроде бы ты не рохля какая, но как же бесит твоя стерильная правильность!
— Мари, почему ты постоянно поливаешь себя дерьмом?
— Поглядите-ка, он сказал «дерьмо»! — поддразнила она, всплеснула руками. — Выскреб, наверно, из самых тёмны-тёмных-претёмных недр своей засахаренной души.
— Ты не ответила на вопрос, — заговорил Коннор сухим тоном.
Проигнорировала его и нарочно высунула в окно ноги, расслабленно откинувшись на спинку сидения.
— Твою же мать! — взревел он, имитируя точь-в-точь манеру Хэнка, когда тот бывал в бешенстве. — Быстро убери
И резко затормозил на обочине. В салоне повисла напряжённая тишина. Мари взволнованно поглядела на него, отрывисто задышав. В её глазах не было страха, она знала, что Коннор не навредил бы ей, даже если от злости оторвал бы руль автомобиля. Но она никогда не видела его в гневе, и это приковало её внимание к искажённому лицу напротив. Отсутствие в Мари тревоги начало успокаивать Коннора, и единственное, о чём он думал в эту минуту, — она права. «Никогда нельзя недооценивать тебя. Как бы резво я ни выплясывал в своих унылых спектаклях, ты чувствуешь это — сгнившую до основания ложь. Благодаря тебе я понимаю всё яснее, любовь — это не только, когда хочешь открыться, а ещё и тонкое чувство недостатков близких. И для тебя это значит видеть насквозь убогую механическую душонку того, кого ты любишь. Вернее, кого тебе не посчастливилось любить…»
— Пожалуйста, не делай так больше, — на выдохе отпустил он, прислонившись к спинке кресла и утомлённо прикрыв веки.
— Не бесить тебя? — виновато уточнила Мари.
— Не высовывай свои обезьяньи ноги в окно на полном ходу.
В тёплый, но хмурый февральский день Коннор проявил инициативу и сам пришёл к Мари: «Ой, а я тебя как-то и не ждала», — с порога заявила она, поправляя наспех сделанный пучок на голове. Молча принесла ему кофе: «Заткнула», — подумал он, разглядывая своё отражение на тёмной кофейной глади. Мари делала на кровати уроки, закупоренная наушниками, и почти не обращала на него внимания. Нули и единицы отмеряли отчаяние.
— Как ты вообще? — Он уже позабыл, когда в последний раз задавал ей настолько банальный и вымученный вопрос.
— А? — Мари приподняла один наушник.
— Я спросил, как ты?
— Послезавтра тест по биологии. Я нифига не успеваю! А ещё сегодня Крис позвала меня на вечеринку к какой-то там её знакомой, у которой предки уехали на четыре дня. Говорит, будет тьма народа, а у меня только и мысли, что все мои наряды старые да стрёмные. А ещё чёртовы месячные не вовремя, и у меня всё болит, я пошевелиться не могу, не то чтобы топать ещё куда-то. И вдруг я никому не понравлюсь? Вдруг они посчитают, что я скучная и со мной не о чем говорить? И ещё, кажется, у меня задница с лета стала толще в несколько раз, это кошмар…
— Знаешь я… — Коннор озадаченно потёр кулаком лоб. — Я и понятия не имел, что у тебя в голове всё это разом умещается. — Он невольно улыбнулся.
«Смешно, но порой я забываю, что она уже девчонка-подросток — клочок комплексов, раздражительности и тревог. Моя Мари никогда не стеснялась открыто говорить со мной обо всём, что её волнует, а теперь и подавно могу узнать одновременно всё что хотел и не хотел. Но лучше уж это торнадо, чем невыносимое молчание».
— Я тебя нагрузила своими девчачьими проблемами? — спросила она и уставилась на него выпученными глазами.
— А что, похоже на то?
— У тебя лицо просто такое…
— Нет, нет! Грузи, пожалуйста, меня вообще всем!
Негодование в ней сменилось безудержным хохотом. Подавляя приступы смеха, Мари захлопнула учебники и тетради, на цыпочках подплыла к Коннору, лукаво улыбаясь, затем вцепилась обезьяньими лапками в ткань его рубашки на плечах и крепко поцеловала в лоб, забравшись одной коленкой на его колено. Сладко смежил веки и чуть подался вперёд, отдаваясь её мимолётной ласке. Нули и единицы отмеряли нежность.