В долине Маленьких Зайчиков
Шрифт:
Праву жил в стойбище Локэ. Рядом почти все время находилась Наташа.
Они решили пожениться, когда стойбище Локэ целиком переедет в Торвагыргын.
Наташа проводила тщательное медицинское обследование яранг. Как-то она сказала Праву:
– Для того чтобы за короткое время остановить разгон, взятый веками на вымирание, нужно много сделать. Между прочим, интересная особенность у жителей стойбища Локэ: туберкулезных среди них почти нет. Нет и других серьезных заболеваний. Только несколько детишек отличаются слабым здоровьем. Но они, как я выяснила, из семей, где произошло кровосмешение. Ты знаешь, что у них не хватает женщин. Вот Инэнли. Он женат на жене умершего брата, которая старше его лет на пятнадцать. Мне очень жаль парня. Такой красавец – и муж почти старухи.
– Тут ничего не поделаешь, – развел руками Праву, – обычай левирата. Остаток родового строя, хотя у чукчей пережитков родовой организации мало.
Елизавета Андреевна предложила переселять семьи по мере того, как будут строиться дома, но Праву решительно этому воспротивился. Он считал, что, оторванные от своих односельчан, люди будут чувствовать себя неуютно и стесненно в большом поселке.
– Но мне нужно чем-то занять семьи пастухов, – доказывала Елизавета Андреевна. – Если бы удалось собрать их в Торвагыргыне, мы открыли бы второй цех по обработке оленьих шкур.
– А почему не сделать этого в стойбище?
– Легко сказать, – ответила Елизавета Андреевна. – Надо строить производственные помещения, которые через несколько месяцев придется ломать.
– А вы раздайте шкуры по ярангам, – предложил Праву.
На этом и порешили.
Праву сам роздал шкуры, объяснив при этом женщинам, что за работу им будет заплачено.
Приехала Нина Ротваль. Раньше она работала счетоводом в колхозной конторе, а теперь стала учетчицей в новой бригаде.
Она поселилась вместе с Наташей Вээмнэу в школьном здании. Своей комнатой девушки распоряжались только ночью, а рано утром свертывали и убирали постели – к девяти часам сюда собирались школьники.
Разнесся слух, что в стойбище Локэ приедет секретарь обкома. Но раньше секретаря примчался Ринтытегин. Он обошел все яранги, придирчиво осматривал жилища и ругал неряшливых хозяек:
– Не стыдно? Вы же члены одного из лучших колхозов района!
Потом он зашел в школу и посидел на уроке. Даже заставил одного ученика написать на доске слова: ЛЕНИН, МОСКВА.
– Молодец, – похвалил он мальчика. – Как тебя зовут?
– Инэнликэй, – ответил мальчик.
– Чей сын?
– Приемный сын Инэнли, – серьезно ответил Инэнликэй.
Секретарь обкома прилетел вечером на вертолете. С ним было много народу, и у Праву заныла рука, пока он знакомился со всеми. «Целая свита», – подумал Праву, не представляя, как удастся накормить и устроить на ночлег такое количество людей. Если бы это были свои колхозники, а то начальство… Праву поделился опасениями с Наташей.
– У тебя появились симптомы угодничества, – пошутила она.
– Какое это угодничество? – возразил Праву. – Просто хочется, чтобы гостям было удобно. Что в этом плохого? Разве не хочет этого же каждый радушный хозяин?
Приезжие прошлись по стойбищу.
– Когда собираетесь переселять людей в колхозный поселок? – спросил Савелий Михайлович у Елизаветы Андреевны.
– Как только выстроим дома, – ответила Елизавета Андреевна. – Думаю, что к Первому мая.
– Это хорошо, – сказал Савелий Михайлович. – Будет людям настоящий праздник.
Слетали и в стадо. Савелий Михайлович приглашал в вертолет пастухов, но никто не отважился лететь.
Инэнли сказал:
– Вы летите, а мы пешком пойдем.
Вертолет поднялся над стойбищем. Яранги вместе со школой качнулись в сторону и поплыли назад.
Узкая долина, зажатая горами, петляла между крутых, скалистых склонов. Тень вертолета бежала по голым скалам, на которых не держался снег – так их отполировали ветры. Там, где долина расширялась, образуя небольшое ровное место, паслось стадо.
Вертолет опустился возле яранги, где грелись пастухи. На шум вышел Рунмын. Спокойно поздоровался с приезжими, но особенно горячо потряс руку летчику.
Корреспондент газеты – необыкновенно толстый, но подвижный человек, – сойдя с вертолета, суетился, выискивая удобную точку для фотографирования.
– Нельзя ли подозвать поближе оленей? – обратился он к Рунмыну.
Коравье перевел просьбу, и Рунмын с готовностью ответил:
– Можно! – и стал развязывать шнурок на своих штанах.
Олени со всех ног бросились к желтому пятну, образовавшемуся на снегу.
– Соляной подкормки не хватает, – заметил Савелий Михайлович.
Секретарь обкома пошел вдоль стада. Олени разрыхлили снег, идти было трудно. Спутники один за другим отставали, пока с Савелием Михайловичем не остались лишь Праву и Коравье. Праву с тревогой наблюдал за покрасневшим, вспотевшим лицом секретаря обкома.
– Давайте покурим, – предложил Праву.
– Я не курю, – тяжело дыша, ответил Савелий Михайлович. – Ты кури, а я отдышусь.
Они сели на торчащую из-под снега кочку. Савелий Михайлович снял с головы шапку и подставил зимнему солнцу коротко остриженную седую голову.
– Переедет стойбище в Торвагыргын, что дальше будешь делать? – спросил он.
Праву не нашелся что ответить. В последнее время он не думал об этом.
– А как идет научная работа?
Праву замялся. Он даже не помнил, куда положил толстую тетрадь с многообещающим заголовком: «К вопросу…»
– Может, сердишься на старика? Вот, послал в глушь, на рядовую работу… За это время мог и кандидатский минимум сдать при других обстоятельствах… Да?
– Что вы, Савелий Михайлович! – горячо запротестовал Праву. – Честно скажу, даже думать об этом некогда.
Коравье, не понимавший русского разговора, удивленно посмотрел на своего друга, который обычно, отличался сдержанностью.
– Дорогой Праву, – продолжал Савелий Михайлович. – Не кажется ли вам, что вы засиделись здесь?
– Пожалуй, да! – ответил Праву и вскочил.