В долине Маленьких Зайчиков
Шрифт:
– Что же вы молчали, друзья! – засуетилась Елизавета Андреевна. – Погодите, я сбегаю домой.
Бухгалтер Зубков снял пенсне, протер стекла и снова водрузил пенсне на нос, намереваясь как следует разглядеть жениха и невесту.
Процессия направилась в сельский Совет, Впереди шли Праву и Наташа, позади – Ринтытегин, Елизавета Андреевна, Геллерштейн, Зубков, Сергей Володькин с фотоаппаратом, работники колхозного правления. Шествие замыкал милиционер Гырголтагин.
Ринтытегин приготовил все необходимые документы.
– Какую желаете носить фамилию? – официально спросил он Наташу.
Наташа посмотрела на Праву.
– Праву! – ответил он за нее.
– Должна ответить сама Наташа, – строго сказал Ринтытегин.
– Я согласна, – прошептала Наташа.
– Хорошо. Так и запишем, – с удовлетворением кивнул Ринтытегин.
Он вручил молодоженам свидетельство о браке и напомнил Наташе:
– Не забудь сменить паспорт.
– Поздравляю, – Елизавета Андреевна расцеловала жениха и невесту, подала тяжелый сверток.
Бухгалтер Зубков надел на палец Наташе тонкое колечко с блестящим камешком и поцеловал ей руку.
Сергей Володькин прочитал сочиненные наскоро шуточные стихи, которые кончались словами:
Семья – это ячейка государства. Наш долг – ее хранить, оздоровлять.
Праву пригласил всех вечером к себе.
Ринтытегин попросил уточнить, к кому именно.
– Раз вы теперь муж и жена, то в силу жилищного кризиса в нашем поселке должны немедленно освободить одну комнату.
– Тогда приходите ко мне, – сказала Наташа.
Весь день прошел в хлопотах. Надо было приготовить угощение, купить вина. Когда Праву попросил в магазине водки и вина, продавщица заявила, что спиртные напитки продаются только в субботу и праздничные дни: постановление сельского Совета. Пришлось идти к Ринтытегину, брать разрешение.
Вечером собрались гости. Первыми пришли Елизавета Андреевна с мужем, приехавшим по делам в Торвагыргын. За ними появился бухгалтер Зубков в старомодном черном костюме, в белой рубашке и галстуке-бабочке.
Когда все уселись за стол, Ринтытегин провозгласил тост за новобрачных:
– Пусть их жизнь будет примером для всех семей. По дружбе, по количеству детей и нежности друг к другу…
За столом было оживленно. Со всех сторон кричали «горько».
Быстрее всех опьянели милиционер Гырголтагин и бухгалтер Зубков. Гырголтагин объяснялся в любви колхозному бухгалтеру:
– Другом моим будь! Ты же давно наш, советский меньшевик! Долой Временное правительство, да здравствует колхозный бухгалтер Зубков! – кричал он, поднимая стакан. – Горько!
А Елизавета Андреевна сокрушалась:
– Так неожиданно получилось… Можно было закатить такую свадьбу, чтобы на весь район было слышно. Тебе, Николай, – обратилась она к Праву, – теперь надо переезжать обратно в Торвагыргын. А то что же получится: молодой муж в бригаде, в тундре, а жена одна в поселке?
– Нет, дорогая Елизавета Андреевна, – ответил Праву. – Я пока останусь в тундре.
– Пусть в разлуке поживут. Для любви полезно, – заявил Сергей Володькин и принялся читать стихи.
Но его никто не слушал. Вечер вошел в ту стадию, когда общий разговор уже распался.
Самые трезвые, Наташа и Праву, сидели рядом и тихо разговаривали.
Гости разошлись поздно вечером.
Праву уже лежал в постели, когда раздался стук в дверь.
Наташа удивленно спросила:
– Кто там? – и услышала голос милиционера Гырголтагина:
– Это я, дайте, пожалуйста, остатки вина. Мы с Зубковым просим. За вас будем пить до утра…
Наташа рассмеялась и сунула в полуоткрытую дверь недопитые бутылки.
Праву исподволь учился оленеводству. Прислушивался к разговорам пастухов, наблюдал, как они перегоняли стадо. Даже беседуя с шаманом Эльгаром, старался повернуть разговор на оленей.
– Почему стадо стойбища Локэ по упитанности оленей и выносливости превосходит многие колхозные стада? – спрашивал Праву.
Коравье не сумел ответить на этот вопрос, а Эльгар как-то объяснил:
– Локэ гнал стадо туда, где ни одно копыто не топтало ягель… Здесь, в горах, обдуваемых ветром, мало гнуса, оводов, чистая вода… Не изнурял он оленей бесконечными кочевками…
По вечерам Праву читал книги по оленеводству.
Но ни один учебник, ни одна книга не давали таких увлекательных и красочных описаний оленя и его повадок, как это делал Коравье.
– Не зря ты носишь свое имя, – хвалил его Праву.
– Должно быть, мои родители любили оленей, если захотели, чтобы их сын назывался Духом Оленей, – отвечал Коравье. – Когда твоя жизнь проходит все время в стадах, ты уже начинаешь понимать оленей почти также, как людей.
Постепенно Праву открыл для себя много нового. Например, он понял, что настоящему оленеводу мало только выносливости, способности порой обходиться без пищи, проходить огромные расстояния, выдерживать морозы и пургу… Ему недостаточно знать повадки оленей, нужно, хорошо понимать тундру, уметь уловить надвигающуюся перемену погоды. Оленеводы не надеются на помощь какого-то сверхъестественного существа, а полагаются на точные, веками проверенные знания, переходящие от поколения к поколению, которые и дают им оружие в борьбе с суровой и коварной тундрой. Коравье много рассказывал об этом, и Праву как-то не сдержался и воскликнул:
– Ты, Корав, в своем деле профессор!
Коравье знал значение слова, которым его одарил Праву, и все же ответил сдержанно:
– Когда человек знает свое дело хорошо – какой же это профессор? Он просто честно работает.
Над тундровыми горами ярко сияло солнце. Снег, отполированный до зеркального блеска ветрами, блестел и резал глаза.
Праву распорядился, чтобы в бригаду привезли светозащитные очки. Через день большинство пастухов вернулось без очков. Оказалось, они отдали очки ребятишкам.