В долине Маленьких Зайчиков
Шрифт:
Учетчица бригады Нина Ротваль неутомимо носилась из стада в стадо, что-то записывала в миниатюрную записную книжку и без умолку говорила.
Пастух Инэнли как-то заметил:
– Каким должен быть умным человек, если не может остановить потока своих мыслей!
Инэнли жил в собственной яранге и был счастлив, когда ему досталась жена брата да еще с сыном Инэнликэем, который умел уже читать и писать некоторые слова.
Правда, его жену нельзя было назвать красавицей, однако женщина работящая и в яранге всегда чисто, тепло и есть еда.
Но если раньше Инэнли только и жил мыслью поскорее вернуться в свою ярангу, то в последние дни постоянно искал повод, чтобы оставаться подольше в стаде, особенно когда там находилась Нина Ротваль.
Инэнли не сводил с нее глаз, следовал за ней, как теленок за своей важенкой. Однажды Ротваль с напускной строгостью спросила:
– Что ты все на меня смотришь?
– Мне приятно, – бесхитростно признался Инэнли. – Ты – как солнышко, около тебя тепло и светло.
Нина Ротваль знала, что такое комплимент молодой девушке: она покраснела и потупила глаза. Инэнли забеспокоился:
– Ты обиделась? Я тебе не хотел ничего плохого сказать.
Нина, смущенная и растерянная таким участием, сказала:
– Нехорошо на девушку так долго смотреть.
Инэнли остановился в недоумении: непонятны ему люди, начавшие жизнь уже при колхозах! Разве плохо, если человеку признаются, что его присутствие приятно другому? Наоборот, этому надо радоваться.
А Ротваль и вправду похожа на маленькое солнышко: около нее всегда хорошо на душе, спокойно и радостно.
С этих пор Ротваль стала избегать Инэнли. Она испытывала страх перед молодым пастухом, вышедшим из того мира, который для нее был далеким прошлым. Первое время она из любопытства засматривалась на Инэнли – не только потому, что он был моложе других, но из-за его больших выразительных глаз, каким-то чудом не спрятавшихся за узкими щелками, как это водится у многих чукчей. Инэнли отличался силой. Его сильные ноги, похожие на оленьи, не знали устали. Он легко взбегал на крутой склон горы, будто это было ровное русло реки Маленьких Зайчиков. При этом грудь его оставалась спокойной, и лишь под прядями черных волос блестели маленькие капельки пота.
Ротваль разузнала, что Инэнли женат, и когда ей показали пожилую, согнутую трудом женщину, она почувствовала такую жалость к Инэнли, что перестала сомневаться в том, что если она и не влюбилась, то неравнодушна к молодому пастуху. Сделав это открытие, она стала раздумывать, каким образом избавиться от необходимости встречаться с Инэнли. Проще всего перевестись в другую бригаду. Но ведь совсем недавно она упрашивала Елизавету Андреевну послать ее именно в стойбище Локэ, и гордость не позволяла ей отказываться от места, которое она сама себе выбрала.
Когда Ротваль перестала приходить в стадо, Инэнли заскучал, понурился. Он часто поднимался высоко в горы и там ждал восхода холодного зимнего солнца. Сидел на студеных скалах, устремив глаза на ярко-красную зарю. Медленно всходило солнце. Огонь растекался, выхватывая вершину за вершиной, отгоняя голубой сумрак все дальше в долину. Когда солнце достигало Инэнли, его охватывало такое чувство, будто теплый луч пронзает его насквозь, наполняет сердце светом и теплом любви ко всей земле.
Все ярче и светлей становились очертания гор, солнечные лучи уже скользили по оленьим рогам и их крутым спинам, зажигали стекла кабины трактора, которым учился управлять Коравье. Кэлетэгин обещал, что после Коравье будет учиться и Инэнли…
Если бы Инэнли мог управлять трактором, он не стал бы в одиночку переживать разлуку с Ротваль. Он бы сел на могучий трактор и поехал к ней в другое стадо.
Не дождавшись Нины Ротваль, Инэнли возвращался в стойбище. Жена подавала ему еду, и он невольно сравнивал ее с той, которая осталась в тундре, и в груди у него появлялась острая боль. А когда ночью к нему разгоряченным потным телом прижималась жена, которую он ожидал столько лет, его охватывало отвращение, и он отодвигался на край постели. Жена решила, что Инэнли заболел. Она пошла к старому Эльгару, но тот, выслушав жалобы отвергнутой женщины, посоветовал ей сходить к доктору Наташе.
– Такую сложную болезнь может лечить только Советская власть, – убежденно сказал Эльгар и со вздохом добавил: – Можешь ко мне на лечение больше не ходить. Нынче я колхозник и общением с духами не занимаюсь.
К доктору Наташе жена Инэнли не пошла. Решила выждать – авось болезнь сама собой пройдет. Ведь жители стойбища Локэ в большинстве случаев именно так и лечились. Она стала варить жирную еду мужу и особенно заботливо сушить и чинить его одежду.
Но Инэнли не замечал ее забот и ходил как только что проснувшийся, не успевший расстаться со сном человек.
Как-то раз, когда он снова поднялся в горы, на стадо напали волки. Коравье заметил их, только когда они задрали двух оленей. Он соскочил с трактора и бросился искать пастуха. Инэнли, испуганный криками Коравье, бежал вниз по склону, рискуя сломать шею.
– Что ты там делал? Что там забыл? – накинулся на Инэнли Коравье. – Смотри!
Коравье показал на растерзанных оленей, лежавших на снегу. Алые струйки стекали по шерсти и капали на снег, растапливая его – кровь еще была горячая.
– Это олени, – отсутствующим голосом произнес Инэнли.
Коравье пристально посмотрел на него и заботливо спросил:
– Что с тобой? Заболел?
– Вот тут болит, – Инэнли показал на грудь. – Наверное, прожгло солнечным лучом там, на вершине.
Инэнли кивнул на гору, с которой только что спустился.
– Ты действительно больной, – убежденно сказал Коравье. – Иди домой, а я вместо тебя подежурю.
– Нет, не пойду. Не надо за меня караулить стадо, – протестовал Инэнли.
– Иди домой, – увещевающе заговорил Коравье. – Нельзя больным работать. Такой закон.
– Что мне твой закон, – отмахнулся Инэнли. – Останусь, и все. Никто меня отсюда не прогонит. Силой своей я здоров и не собираюсь умирать. Иди, укрощай трактор, я пойду соберу оленей. Вон разбежались, – и он легко зашагал к оленям.
Коравье долго смотрел ему вслед, потом вернулся к трактору и крикнул Кэлетэгину:
– Я пойду в стойбище! Наверно, Инэнли заболел!
– Давай отвезем его.
– Не хочет.
– Как не хочет? – Кэлетэгин высунулся из кабины.
– Говорит – здоров, а мне кажется – болен, – сказал Коравье.