В двух шагах от края
Шрифт:
Думаю, оккупировавшие прилегающую к моему подъезду территорию папарацци, не рассчитывали, что я предстану перед ними в такую несусветную по меркам выходного дня рань. Да и вообще, по логике вещей мне полагалось провести это воскресенье, безудержно рыдая в подушку и горько оплакивая свою неудавшуюся свадьбу. Ведь разве не так поступило бы на моем месте подавляющее большинство героинь светских хроник? Приятно разрушать стереотипы, черт возьми!
При виде моей возникшей в дверях фигуры, писаки один за другим повысыпали из машин и хором подняли такой шумный гвалт, что не ожидавшие столь недобросовестной конкуренции птицы разом прекратили свое оживленное чириканье
– Ида, вы едете на встречу с Максимом?
– Максим звонил вам сегодня ночью?
– Линкс, это правда, что вы хотели покончить с собой?
К припаркованному у тротуара такси я прорубалась, словно кавалерист сквозь вражеский заслон, и учитывая численное превосходство сил противника, действовала довольно-таки успешно. Сумочкой я размахивала ничуть не хуже, чем шашкой, а острые шпильки моих каблуков безжалостно впивались в ноги напирающим «акулам пера». На сыпавшиеся, как из рога изобилия, вопросы, я принципиально не отвечала, и упрямо ломилась вперед, демонстративно игнорируя назойливое внимание журналистов. Те, в свою очередь, обиженно щелкали фотоаппаратами, но свои перебинтованные конечности я предусмотрительно скрыла под одеждой, а больше ничего интересного в моем облике, как назло, не просматривалось.
– Вы чего тут вытворяете, ироды? Совсем совесть потеряли, гады! Вчера всю ночь милиция стенку ломала, теперь вы спать не даете! Да что ж этого такое, никакой управы на вас всех нет! Вот вам, получите, заразы! –неопрятная старуха в выцветшем халате почти по пояс высунулась из открытого окна на первом этаже злополучной девятиэтажки и с размаху окатила буйствующую уже непосредственно у нее под носом толпу содержимым здоровенного эмалированного ведра. Папарацци явно не ждали такой подлянки и с матами бросились врассыпную, а я, воспользовавшись неожиданной помощью своей невольной союзницы, прибавила скорости и на всех парах бросилась к такси.
– Ты, баба Маша, блин, на себя бы лучше посмотрела! – тот факт, что один из наиболее сильно пострадавших журналистов фамильярно назвал вредную старуху по имени, свидетельствовал, прежде всего, о далеко не шапочном знакомстве, и мое годами нарабатываемое профессиональное чутье на уровне подсознания заставило меня навострить ушки. Я жестом остановила выжимающего сцепление таксиста и, насколько это было возможно в непрекращающемся гомоне вымокших папарацци, прислушалась к перепалке.
– Спать, значит, мы тебе мешаем! Ты, баба Маша, небось, забыла, как вчера за мной бегала, и на чай зазывала! Только время с тобой потерял, везде из-за тебя опоздал!
А я знаю это патлатого рыжего парнишку с усеянным крупными веснушками лицом – Стасик Рябов из «Городского ревью». Вечно ведется на всякую сверхъестественную хрень вроде НЛО над резиденцией премьер-министра или йети на горнолыжном курорте, и как результат, о настоящих сенсациях узнает из публикаций в других таблоидах . Если мне не изменяет память, кроме статьи про гигантского крысиного волка в подвале художественного музея, никаких удачных материалов за Стасиком больше не числится, да и то столичные коммунальщики потом целый год требовали от «Ревью» напечатать опровержение. Во что же он сейчас вляпался?
– Ты, баба Маша, сама давно из ума выжила, – на потеху своим коллегам распалялся тем временем мокрый Рябов, грозя подбоченившейся в окне старухе веснушчатым кулаком, – знал бы сразу, что ты «того», даже и связываться бы с тобой не стал. Признайся, нарочно вчера все придумала, чтобы в газету попасть, да?
Баба Маша на мгновение пропала из виду, а вновь появилась уже с новым ведром, на этом раз, с пластиковым, и, по-моему, помойным. Папарацци, дружно повытянувшие шеи, словно стадо некормленых гусей, от греха подальше отступили на безопасное расстояние. Один лишь Стасик проявил завидное мужество и бесстрашно встретил в буквальном смысле нависшую над ним опасность в лицо.
– Твои сказки, Баба Маша, только в детском саду рассказывать. Красные орлы у нее тут летают, в людей превращаются!
– Рябов издевательски прищурился и с просто бесподобно язвительными интонациями добавил, – и мальчики кровавые в глазах…
Увы, эффект от уместно процитированной выдержки из Пушкина был смазан окончательно и бесповоротно. Древняя старушенция проявила удивительное проворство: стремительно опорожнив ведро точно на рыжеволосую голову вошедшего в раж Стасика, она моментально скрылась в окне, и с грохотом захлопнула за собой раму. Сгрудившиеся у служебного микроавтобуса репортеры синхронно взорвались гомерическим хохотом, а бедняга Рябов, по второму кругу получивший привет от бабы Маши, бегом ринулся к подъезду, чтобы лично разобраться со зловредной пенсионеркой. Код к замку я знала наизусть, и не далее, как вчерашней ночью, им пользовалась, но, на мой взгляд, именно такие уроки и помогали юным журналистам избавляться от излишней наивности. Так что, все это, конечно, невероятно забавно, но тратить драгоценное время на Стасика – это не ко мне.
– Поехали, – я потормошила за плечо увлекшегося доморощенным спектаклем таксиста, – цирк уехал –клоуны остались.
– Напомните, адресок,– попросил водитель, – а то у меня все из головы повылетало. Бабка – один в один моя теща. Та тоже дни напролет в окошко выглядывает, только и смотрит, кто куда и с кем пошел, а вечером на лавочку сядет и с такими же старыми кошелками всем косточки перемывает. Так ладно языком мелет, еще же и присочинит, такого, что диву даешься. А эта бабка, видать, телевизора на ночь насмотрелась, и мерещится ей черт знает что. Мальчики какие-то…
– Мальчики не ей мерещились, а Борису Годунову, – автоматически поправила я, протягивая таксисту листок с адресом, – а ей красные орлы…
– Да правильно тот рыжий сказал – в газету захотела, вот и сочиняет. У меня теща вот как, спит и видит, чтоб ее в телевизоре показали. И эта такая же– по ночам бодрствует, только бы чего где вынюхать… Девушка, а это на другом конце города, вы в курсе? Девушка, слышите меня?
Я не сразу отреагировала на вопрос водителя, потому что в голове у меня вдруг с неожиданной четкостью промелькнула неимоверно яркая картинка: отчаявшаяся самоубийца Ида Линкс с надеждой ждет, не упадет ли ей на голову вслед за свалившимся с небес синтезатором еще один не менее тяжелый предмет, но вдруг испуганно шмыгает в подъезд, увидев серую тень в окне. В том самом окне, откуда на Стасика Рябова недавно пролился обильный дождь бытовых отходов.
ГЛАВА VII
Я так и не узнала, насколько далеко Стасик зашел в реализации своего неукротимого желания ответить бабе Маше за публичное оскорбление действием, но от намерения сжечь свое журналистское удостоверение решила временно отказаться. Быть может, склочная старуха и вправду давно выжила из ума, но что-то странное она, однозначно, видела, так почему бы не сыграть на ее слабости и под видом падкого до жареных фактов репортера не проинтервьюировать бабку на предмет подробностей ночного происшествия на крыше?