В двух шагах от рая
Шрифт:
– Сычев! Сычев…
Сычев взводного не видел и не слышал.
…ботинки мокрые… почему мокрые ботинки?.. полные ботинки крови,
двигаю пальцами ног, а там все хлюпает… тельник весь мокрый,
липкий… надо срочно затыкать рану!..
– Сычев!..
Солдат перезаряжался в это время и заметил, наконец-то, что командир ранен, подполз, по-крабьи, бочком, не отрывая осоловевших глаз от
– Мышара!..
– …мертв он, – прохрипел Шарагин, чтобы не терять время.
– Суки! – завопил Сычев. Он схватился за автомат, но Шарагин удержал его.
– Ща, товарищ старший лейтенант, ща перевяжу…
Он зубами разорвал резиновую оболочку пакета, усердно наматывал бинты на шею взводного. Бинты тут же, как губка, пропитывались кровью, слипались, пропуская красные струйки.
– Жопа нам здесь! – занервничал солдат, когда рядом взорвалась граната, но взгляд взводного подействовал отрезвляюще.
Он собрался что-то сказать, но небо над ним вдруг дрогнуло, повалилось на бок, опрокинулось…
…если сонная артерия перебита – крышка, через минуту сдохну…
– Не останавливается кровь! – прячась от пуль, кричал в растерянности солдат, прямо в ухо кричал: – Не останавливается!..
– Оберткой! давай оберткой резиновой от ипэпэ затыкай… – догадался Шарагин.
Вышел толстенный комок на шее. Кровотечение остановилось. Он повернул голову, и кровь опять нашла лазейку.
Сычев вслушивался в хрипенье командира и передавал дальше приказы. Слышали ли их разметавшиеся на склоне солдаты?
– Не расходовать патроны! – кричал Сычев. – Окучивать гребень из подствольников!.. Прикрывай левый фланг!.. Одиночными!.. Не расходовать патроны!..
Шарагин перевернулся на живот. Он отчетливо видел спускавшегося с гребня духа.
…ровесник мне…
Он удерживал его на мушке, позволяя приблизится. Он так хорошо прицелился, что выстрели кто-то первым, обязательно расстроился бы из-за того, что упустил «добычу».
…пора…
Пули попали в цель. Дух упал, но Шарагин не отпускал курок, потому что справа и слева тоже высовывались из-за камней головы духов. Он расстрелял почти весь рожок, прежде чем автомат заклинило. И почти тут же потемнело в глазах.
…начинается… живым не возьмут, подожду пока стихнет и подорвусь,
когда духи подойдут ближе подорву ее…
Он вытащил из «лифчика» гранату, сжал ее, ребристую, в руке, как что-то родное, как что-то, что принесет в один миг избавление от мучений и ужасов плена.
Зрение вернулось. Мутно вначале видел все Шарагин, затем четче. Он мог разглядеть недалеко
…слух пропал! не может бой кончится просто так… так не бывает…
И действительно, бой продолжался, только старшему лейтенанту словно ватой заткнули уши. Он видел, как кривится рот Сычева, как дергается затвор его автомата, и сыпятся в пыль гильзы, но ни голоса, ни выстрелов не слышал.
Мягкие усики на гранате распрямились. Шарагин прижал гранату правой рукой к сердцу.
…боль, я не сразу заметил ее…
Боль. Она робко притиралась,
…как попутчик в автобусной толкотне…
жалась, осторожничала, вроде бы ластилась; лишь позднее, окрепнув, она перенарядилась в нечто более яркое, волнительное – в алое, в цвет крови, которая исходила из раны; углублялась боль, утверждалась, становилась невыносимой, и стирала,
…как стирают со школьной доски отслужившие слова…
цвета яркие и мысли, и переживания, ныряя в бесконечность, наполняя каждое мгновение ослепительно жгучим светом…
– Связь нужна! – захрипел Шарагин. – …Артиллерию… вызывай!.. Огонь на себя!..
Первый снаряд положили точно по гребню. Шарагин не услышал разрыв – ощутил всем телом, как содрогнулась земля. Он выглянул из-за своего камня-укрытия, чтобы проверить, куда попали. Били четко, один к одному ложились снаряды, будто кто-то корректировал огонь.
…везуха!.. вызывали огонь на себя, а они, как всегда, мазанули…
но как они успели так быстро выйти на связь и передать координаты?
должно быть, я в отключке был… сознание потерял?..
Не знал Шарагин, что весь бой ротный наблюдал в бинокль. Выставили-таки блок, но только в другом месте, два километра с лишним разделяло их. Так что координаты выдал Зебрев, он же корректировал огонь. Видел, что духи спускаются по левому склону. Обошли бы очень скоро взвод с фланга и расстреляли бы в упор.
Последние разрывы на гребне, и жиденькие автоматные очереди Шарагин слышал уже отчетливо: слух вернулся так же неожиданно, как и исчез. Словно волна прибоя накатилась на него, возвращая в мир привычных звуков.
Пока бойцы возились с ранеными и убитыми, Шарагин запрятал гранату в лифчик и занялся автоматом, который так не вовремя подвел его. Он увлекся и злился, будто важнее сейчас дела не было, чем чинить заклинивший автомат, будто и ранения не было, и боли, которая то налетала, то исчезала.