В двух шагах от войны
Шрифт:
— На вот, — сказал он.
— Что это? — удивился я.
— Что, что… — хмуро сказал Баланда. — Хлеб, вот что.
— Какой хлеб?
— Какой, какой… будто не помнишь. — Он отвел глаза. — Бери, говорят!..
И, сунув мне в руку сверток, быстро ушел.
Арся и Антон сидели на трапе, ведущем в ходовой мостик. Я подошел к ним.
— Понимаете, сам отдал… — сказал я.
— Сам! — насмешливо произнес Антон. — Ну-ну…
Утром начались ЧП. Какой-то малорослый парнишка залез на ванты и, не удержавшись, шлепнулся оттуда на палубу. Хорошо, что залез невысоко и с внутренней стороны, хоть в воду не упал, только одно место себе отбил. Стоявший рядом Баланда сплюнул на палубу.
— Морячки, — сказал он презрительно и тут же получил легкий подзатыльник от Арси.
— А сам? — спросил Арся. — Какой же ты моряк, если на палубу плюешь?
— Ну ты, — зашипел Баланда, — руками-то не размахивай. А то могу и плюхнуть.
— Подотри, — твердо сказал Арся.
— Еще чего! — сказал Васька угрожающе. — Память у тебя, Гиков, короткая. Могу и напомнить кой-чего.
— За себя я сам и отвечу, — сказал Арся и повторил тем же тоном: Подотри!
— А пшел ты! — зло сказал Баланда и повернулся спиной.
Тогда Арся взял его за шиворот, резко бросил на колени, пригнул к настилу и ткнул носом прямо в плевок. Баланда барахтался и ругался, но высвободиться не мог. Когда Арся отпустил его, он поднялся с колен и сжал кулаки. Толстые губы его дрожали, и взгляд был такой, что Арся даже немного отстранился.
— Ну, сейчас будет… — сказал кто-то.
Но в это время за спинами ребят раздался хмурый голос Громова:
— Гиков! Ко мне в каюту.
Все оглянулись и увидели медленно уходящего Афанасия Григорьевича.
— Вот сейчас будет! — злорадно сказал Шкерт.
Баланда покосился на него и молча полез в трюм. Арся отправился за капитаном. Вышел он минут через пять мрачный.
— Где Васька? — спросил он.
— Это который Баланда? — сказал Славка. — В кубрик пошел.
Я тоже хотел сунуться за Арсей в кубрик, но Антон дернул меня за ногу и посадил рядом с собой.
— Сиди, — сказал он, но сам встал и спустился в трюм.
Минут через десять оттуда выскочил Саня Пустошный и рассказал о том, как Антон говорил насчет морских порядков, дисциплины и прочего, Арся просил прощения, а Баланда, как проклятущий, молчал. Потом скривился и сказал:
— Лады, Корабел, на тебя не серчаю. И тебя, Гиков, прощаю… покеда. Сочтемся как-нибудь.
А через час вообще произошли чудеса.
Антон, Арся, Саня Пустошный и я, пристроившись возле пустого ящика, играли в домино. Тут же на кнехтах сидели Морошкин и Славка. Играли мы почти молча, только громко стучали костяшками. Потом появился Коля Карбас и встал за спиной Арси. Когда кончили партию, Колька наклонился к Арсе и что-то сказал ему. Они отошли на несколько шагов, и тут Карбас взял Арсю левой рукой за плечо, повернул к себе, постоял так немного, а потом, широко размахнувшись правой рукой, со всей силы дал Арсе по уху. Тот упал — рука у Коли была как оглобля.
От изумления все вскочили. Арся лежал на палубе и снизу вверх смотрел на Кольку. Тот стоял, нескладный, тощий, опустив руки, и челюсть у него тряслась. Никто ничего не успел сказать, как он, схватившись за голову, бросился вдоль борта на корму и сел на кнехт.
— Скандал в благородном семействе, — сказал Славка.
— С ума он сошел, что ли? — оторопело спросил Саня.
Арся поднялся, помотал головой, потер ухо и, ни слова не говоря, пошел к Карбасу.
— Гиков, стой! — крикнул Антон и побежал за ним.
Он догнал его уже на корме и схватил за плечи. Арся вырвался, толкнув Антона в грудь.
— Эй, на корме! — раздался с мостика строгий окрик капитана Замятина. — Отставить!
Арся остановился. Он стоял над Карбасом и молча смотрел на него. Потом повернулся и ушел. Карбас сидел все так же, обхватив голову руками.
— Ты что, сдурел?! — заорал я, подбегая к нему.
Колька сморщился, словно собирался заплакать, и еще ниже опустил голову.
— Да за такие дела…
— Оставь, — прервал меня Антон, — пусть посидит, подумает. Тут не с ним, а опять с этой сволочью говорить надо.
— С кем? — спросил я.
— Не понял? Баландино это дело. «Американочку» помнишь?
— Да что он за человек такой? — с недоумением спросил я. — Хлеб вот отдал, а потом…
— Гнида он, а не человек, — сказал Славка. — У нас в Одессе таких…
— У нас в Одессе да у нас в Питере, — сказал вдруг Морошкин, — чего форсите? А у нас — в Архангельске…
— Не о том говоришь, Морошка, — сказал Саня, — таких, как Баланда, всюду учить надо. И мезенского, тютю этого, тоже поучить бы не мешало…
— Так он же «американку» исполнял, — сказал Витя.
— А если бы тот ему… Людмиле бы съездить велел или с мачты спрыгнуть? — спросил Антон.
— Ну, ты уж того… — неуверенно сказал Витька. — У Васьки знаешь жизнь какая? Отец в тюрьме сидит, а мать… э-э, даже говорить-то не хочется…
— Да наплевать, — сердито сказал Арся, — пусть наш бригадир теперь сам почухается. Только помните: от этого Баланды вы еще все нахлебаетесь.
— Мы? — спросил Витька. — А ты?
— Ну, — сказал Арся спокойно, — на меня он как сядет, так и слезет, вместе с прихлебателем своим, Шкертом этим…
— Поганое самое в том, — сказал Саня, — что, если у нас сейчас такое начинается, что же дальше-то будет?
— То-то, — задумчиво сказал Антон.
…На следующее утро, 7 июля, «Зубатка», дав три протяжных прощальных гудка, снялась с якоря и медленно пошла по двинскому фарватеру, таща за собой на ваере «Азимут». За ним своим ходом шел «Авангард».
Перед отходом на причал пришли родные, знакомые ребята и девчонки. Секретарь горкома комсомола сказал несколько слов, пожелал удачного промысла и передал привет от Папанина.