В двух шагах от войны
Шрифт:
— Там с востока сплошные мели да кошки [15] , — засомневался штурман.
— Риск, конечно, — согласился Замятин, — ну, да ведь на войне без риску не бывает. Авось…
— Авось? — ехидно переспросил Громов.
— Фу ты! — Замятин даже крякнул от досады. — Сам не заметил, как с губ слетело.
— Что слетело, то улетело, — сказал Громов и улыбнулся.
— Ну, шкипера, — сказал Замятин, — так и порешим: на «авось» надейся, а сам не плошай. Мне с флагмана передали: завтра поутру отходим. Айда-ка, поглядим,
15
Кошка — отмель.
Все было как надо, но Замятина беспокоила, видно, какая-то мысль. Он потер рукой свой большой широкий лоб и вспомнил:
— Вот что, Антуфьев, прикажи-ка команде вторые леера натянуть для страховки. Ребятишки резвые, шустрые, как бы в море не брякнулся кто, особливо если, скажем, в Мезенской губе качнет.
Громов одобрительно покивал головой.
— Сделаю, Павел Петрович, — сказал Антуфьев.
К борту «Зубатки» резво подбежал небольшой катерок.
— На «Зубатке»! — крикнул матрос с катера. — Покличьте кто-нибудь начальника вашего.
Громов подошел к борту. Матрос порылся в кармане засаленных штанов, достал клочок бумаги, вгляделся в него и спросил:
— Есть у вас такой… как его… ага, вот: Малыгин Борис? В Управлении велели узнать.
Ребята удивленно переглянулись, а Громов сказал:
— Сейчас проверим.
— Афанасий Григорьевич, — сказал Антон, — нет Бориса на «Зубатке». Он из нашей школы. Хотел с нами идти, да мать не пустила.
— Точно нет?
— Да, точно, вот хоть у комиссара спросите, она ж его знает.
— Нету такого, — сказал Громов матросу. — А что стряслось?
— Мать его в Управление прибегала, плакала. Сказала, пропал куда-то, — ответил матрос. — Ну, лады, раз нет — я пошел.
Катерок отвалил от борта, резко развернулся и ходко побежал к Архангельску.
Громов приказал всем идти спать. Время было уже позднее, но солнце стояло еще высоко над горизонтом, и спать никому не хотелось.
— Кто Борю-маленького последний раз видел? — спросил Антон.
— Да все видели — кажись, дня два назад, — сказал Пустошный.
— Последний раз он на причал не приходил, — сказал Морошка.
— Куда он мог деться? — задумчиво спросил Антон.
Все молчали.
— Ладно, айда спать, утро вечера мудренее.
Но сразу пойти спать не удалось. Когда ребята уже подходили к люку, Славка вдруг остановился.
— Гляньте-ка, — сказал он сквозь смех и показал на полубак.
Все обернулись. На палубаке, устремив взгляд в небо, стоял Громов. Огромная самокрутка торчала у него под усами, сизый дымок относило в сторону, а у ног капитана смирненько сидел, задрав кверху умильную морду, Шняка. Видно, ему надоело так сидеть, и он слегка тронул лапой капитанову брючину. Тот только немного отставил ногу и по-прежнему смотрел в небо. Ребята, прикрывали рты руками, тихо хихикали и ждали, что будет дальше. Шняка, обидевшись, что на него не обращают внимания, прихватил зубами самый низ капитанского клеша и дернул его. Афанасий Григорьевич удивленно посмотрел вниз. Шняка радостно
— Эт-та што? Эт-та как?! — спросил он.
И тут уж все чуть не попадали от хохота — такой у начальника был ошалелый вид. Он посмотрел на ребят и свирепо рявкнул:
— Кто???
— Шняка, — невинно ответил Витя Морошкин.
— Сам вижу, — гневно сказал Громов. — Кто приволок на судно?
— А мы не знаем, — сказал Саня Пустошный.
Громов разбушевался, даже ногами затопал.
— За борт! Немедленно! — закричал он и наклонился, чтобы схватить пса за загривок.
Шняка выскользнул из-под капитановой руки и, поджав хвост, бросился наутек. Он кубарем скатился по трапу и помчался вдоль борта к корме. Громов продолжал бушевать. Ребята кинулись догонять пса. И Арся тихо, но так, что все слышали, кинул:
— Спрячем?
Димка кивнул. Шняка носился по «Зубатке» сломя голову, лаял, ловко увертывался, проскальзывал между ног. Видно, он решил, что с ним играют. Афанасий Григорьевич мрачно наблюдал за этой картиной, потом сердито махнул рукой и отправился к себе в каюту.
Гонялись за Шнякой человек десять, и только Шкерт стоял у левого борта под самым полубаком и насмешливо поглядывал на эту суматоху да вахтенный матрос на мостике, смеясь, подавал команды: «Заходи слева, дуй в кильватер, хватай за хвост!»
И вот зажатого с трех сторон пса погнали вдоль левого борта прямо на Шкерта.
— Держи! — крикнул Антон.
— Ага, — сказал Шкерт, схватил прижавшегося к его ногам Шняку за холку, подержал его так немного, а потом… потом спокойно бросил за борт.
Послышался визг, раздался всплеск и жалобный собачий скулеж. А Шкерт стоял и улыбался, и улыбочка у него была такая, что Димка не выдержал и рванулся к нему, но Антон придержал его и сам двинулся к Шкерту, остальные ребята — за ним.
— Вы что? — спросил Шкерт. — Я ж приказ выполнил.
Антон взял его за грудки, но в это время раздался еще более громкий всплеск и отчаянный крик:
— Человек за бортом!
Метрах в трех от судна в воде, держа под мышкой барахтающегося Шняку и сильно загребая правой рукой, подплывал к «Зубатке» тот парень, который сказал, что он с Дальнего Востока. Вахтенный матрос хотел поднять тревогу, но Антон сказал:
— Друг, не надо, мы сами.
Антон прополз под леерами и улегся на палубе. Мальчишки ухватили его за ноги, и он, свесившись с борта, принял из рук парня замолкшего одуревшего Шняку. Спустили трапик, и дальневосточник взобрался на палубу. С его одежды натекла целая лужа.
— Молодцы, салаги! — крикнул матрос. — Палубу подотрите.
Антон со Шнякой в руках пошел в кубрик. Он опустил пса на палубу, сел на нары и сказал:
— Ночь пусть здесь побудет, а утром что-нибудь придумаем.
— А что Громову доложим? — ехидно спросил Морошка.
— Что надо, то и доложим, — ответил за Антона Арся.
— До чего же все благородные… — сказал Морошкин и улегся на нары.
Парень, вытащивший Шняку, раскладывал по скамейке вдоль стола свою промокшую одежду. Антон подошел к нему и сказал: