В двух шагах от войны
Шрифт:
— Поспи иди, Петрович, — сказал Громов.
— Пойду, — согласился Замятин.
Спал он одетый и «вполглаза», а где-то среди ночи сразу проснулся: что-то сильно толкнуло «Зубатку» в правый борт. Замятин накинул реглан и вышел из каюты. К нему шел боцман.
— Льдина, Пал Петрович, — спокойно сказал он.
Замятин посмотрел на воду. Льдины, небольшие и крупные, темные, изъеденные водой, стали появляться все чаще и чаще. Они тихо шуршали, проходя вдоль бортов, хрустели, раскалываясь под форштевнем [23] . И вскоре «Зубатка» уперлась в сплошное ледяное поле. Кромка его справа
23
Форштевень — носовая часть киля, которой судно «режет» волну.
Замятин дал сигнал в машинное отделение застопорить машину, а матросу приказал забраться повыше по вантам и посмотреть, далеко ли на запад уходили льды и есть ли где поблизости разводья.
— Откуда тут лед об это время? — удивился вахтенный.
— Весна-то нынче порато запоздала, — ответил боцман, — тут еще и не такое бывает.
— Ну как там? — спросил Замятин матроса на вантах.
— Края не видно, — ответил тот, — а разводьев много, и близко есть. И ничего — широкие, только вилявые больно.
— Что ж, — подумав, сказал капитан, — может, оно и к лучшему. Огибать нам поле это совсем не с руки — далеко в море заберем. А разводьями пойдем — оно и ближе и, пожалуй, безопаснее. Глядите, лед-то какой!
Лед был сильно подтаявший, ноздреватый, темный, а местами почти черный. Там и сям виднелись причудливые глыбы ропаков [24] .
— И верно, — сказал боцман, — лед черный, и разводья черные, и суда наши тоже черные. Маскировка хорошая.
— И подводные лодки сюда не сунутся, — вставил подошедший Антуфьев. Считайте, повезло, капитан, но покрутиться придется. Да еще с этим, — он показал на «Азимут», — на привязи.
24
Ропаки — нагромождение льда, гряда стоящих по берегу льдин.
— Риск, конечно, есть, — согласился Замятин, — но другого выхода не вижу. Боцман, давай всю палубную команду. Расставишь так: одного на нос впередсмотрящим, другой — пусть на фок-мачту лезет в «воронье гнездо» и тоже вперед глядит. Двоих у бортов с баграми — если что, льдины отталкивать.
— Есть, — сказал боцман и ушел поднимать матросов.
Описав дугу, судно двинулось вдоль ледяного поля.
— Вот оно, разводье! — крикнул матрос в бочке.
— Вижу, — коротко ответил Замятин. — Право на борт! Боцман! Вахтенному на корму: передать «Азимуту» и на «Авангард», что дальше пойдем льдами. Пусть рулят моими галсами.
Идти пришлось самым малым ходом, постоянно лавируя, выбирая проходы пошире, чтобы обезопасить «Зубатку» и ее караван.
Боцман расставил команду по местам. Наблюдатель из «вороньего гнезда» на мачте то и дело покрикивал вниз, указывая проходимые разводья, предупреждал повороты. Верно, но медленно «Зубатка» шла во льдах. К утру прошли всего три — четыре мили.
К этому времени начали просыпаться ребята. Стало чуть ли не по-зимнему холодно — Замятин и Антуфьев надели тулупы. Холодно было и в трюме, вылезать из-под одеял не хотелось.
— Чего это холодина такая? — спросил Арся. — Не иначе, на самый полюс забрались. Коль, — он дернул одеяло Карбаса, — сходи посмотрри, что там на дворе — зима, что ли?
— А
— Так ты у нас самый знатный промышленник, — подхалимским тоном сказал Арся, — к тому ж почти здешний.
— Ладно уж, — клюнул на удочку Колька, — схожу уж.
Он выполз из одеяла, поежился от холода, влез в сапоги и пошел к трапу. Ноги его еще виднелись на верхней ступеньке, и в это время что-то сильно ударило в правый борт, судно вздрогнуло и слегка накренилось. Кто спал — сразу проснулся, кто не спал — вскочил с нар, и все столпились в проходах.
— Торпеда! — истошно заорал Витька Морошкин.
— Тихо! — резко крикнул Антон. — Тихо вы все!
Но никто больше и не кричал. Все сидели на нарах или стояли молча. Так прошло несколько длиннейших секунд, пока сверху не раздался радостный вопль Карбаса:
— Эй, салаги, сдрейфили?! Льдина это — мы во льдах топаем… Одевайтесь, кто во што потеплее, и айда наверх!
Быстро одевшись, высыпали на палубу. Было интересно смотреть, как вроде бы такая неуклюжая «Зубатка» ловко пробирается по разводьям, лихо лавирует между серыми торосистыми льдинами, которые нет-нет да проскрежещут зловеще то по одному, то по другому борту. Матросы, стоявшие вдоль бортов, отталкивали льдины баграми, и все-таки часто какая-нибудь матерая стамуха [25] толкнется в судно, да так, что даже накренит его.
25
Стамуха — большая, старая, «матерая» льдина.
Небо прояснилось, солнце светило ослепительно, и только на севере у самого горизонта виднелись отдельные кучки серых мрачноватых облаков. От льдов несло таким холодом, что в самую пору было бы посидеть у какой-нибудь печки, погреться, но печки-то и не было.
Сразу после ужина ребята, намерзшись за день на палубе, позалезали под одеяла. Палуба почти опустела. Только вахта делала свое дело да капитан Замятин, крепко взявшись за планшир, все так же стоял как влитой на своем мостике и подавал отрывистые команды. Усталость за время короткого сна не прошла, и он подумал: «Пожалуй, пойду отдохну еще хоть пару часиков…» И в это время «Зубатку» будто слегка дернул кто-то за корму. Замятин не успел еще сообразить, что бы это могло быть, как прибежал с кормы встревоженный вахтенный.
— Товарищ капитан, — торопясь заговорил он, — с «Азимута» передают, что они правой скулой в льдину врезались. Вода в трюм пошла!
— Стоп машина! — скомандовал капитан. — Боцман, шлюпку на воду!
«Зубатка» остановилась. Замятин, боцман и два матроса торопливо спустились в шлюпку и пошли на четырех веслах к «Азимуту». Маленькой его команды из шести человек на палубе не было, только на носу стоял шкипер. Свисавшие с бортов рукава двух помп, захлебываясь, плевались грязной водой.
Капитан не сразу поднялся на судно. Шлюпка подошла к носу, и Замятин пытался рассмотреть то место, куда саданула льдина. Но «Азимут» стоял к огромной льдине совсем впритык, и сплошное крошево изо льда мешало увидеть что-либо. Тогда шлюпка зашла с левого борта, и капитан с боцманом поднялись на палубу.
— Ну что, Мехреньгин? — спросил он у шкипера «Азимута».
— Да вот, незадача какая, Павел Петрович, — с досадой сказал Мехреньгин, — и как это я ее, рыбью холеру, проглядел?!
— Ты тут не виноват, — сказал Замятин, — да и никто не виноват. Пошли-ко в трюм, поглядим.