В джазе только хулиганы
Шрифт:
Тот пофигистически кивнул, а Господин растёр свой лоб до покраснения, шепча одними губами что-то матерное.
— Вот. Чтоб знал на будущее.
Моя челюсть раскрылась синхронно с тем, как Соколов быстро опустился на место. Сердце дико заколотилось по рёбрам, голова вскружилась… Поверить не могу! Месть состоялась! Я сдвинула его с пьедестала…
ЗАЧЕМ? ЗАЧЕМ Я ЭТО СДЕЛАЛА?
— Участница сто пятьдесят восемь, Васнецова.
Зачем…
— Регина! — просипело надрывно позади меня. А затем по плечу хлопнула женская рука с накрашенными ногтями. — Встала, быстро!
Ничего не разбирая
— Я-я…
Ряд чужих плывущих затылков зашевелился: мне открылись некоторые незнакомые лица, обернувшиеся с передних мест. Каблуки плохо держали навесу, добавляя слабости в коленях.
— Я начну первый, — отозвался Савицкий, пустив пару взглядов по моему платью. — У вас приятный тембр, — и тут он осёкся, будто подбирая слова. Мне ещё не скоро отойти от лауреата второй степени для Соколова… а уж отсутствие выражений по поводу моего выступления или попросту критика от Леонида Савицкого явно призвана меня уничтожить. Чувствуя, как издалека подкатывают слёзы, я вылупилась вперёд сохнущими глазами, не моргая. — У меня не такая большая наслушанность в джазе… но я записал себе. Ваш голос показался мне похожим на голос Джулии Лондон. Интонирование… чистое, красивые акценты. Вибрато в конце фраз, как у американских исполнителей, и в целом звукоизвлечение я бы назвал… эталонным. Вам очень к лицу этот жанр. Ставлю десять.
Если бы не «выстрелившее в Соколова ружьё», может, я бы нашла в себе силы порадоваться за похвалу от любимого музыканта. Перед растаптывающим самооценку манифестом Растопчинской…
— В джазе нет понятия: «вибрато»!.. Есть «свинг»! — тявкнула тётка на Господина и, закатив глаза, вернулась ко мне. — Послушайте, Васнецова. Я в курсе, кто ваш преподаватель! Все вы там, ягодки одного поля, рядом сидите. Уж не знаю, зачем вам столько наглости прививают! Я стараюсь делать вид, что тех огрехов во внутридолевой пульсации не было… спишем это на импровизацию. Звучание, что я называю «дынька-колхозница», уже не раз я говорила, что американщина у меня не прокатит! И что у вас со сценической культурой? Вы посмотрите, никто себе такого не позволил, — я обмерла, понятия не имея, к чему она ведёт… — Что за невообразимая безвкусица выступать в ярко-красном вызывающем платье? С джазом! Вы знаете, что это неприлично среди уважающих себя профессиональных вокалистов? — тревожно сглотнув, я мотнула сопротивляющейся головой. — Вы выглядите, будто позаимствовали свой наряд, простите… у девушек с трассы.
Мои глаза округлились, и даже на белках ощутился холодок. Такой критики в свой адрес я точно не ожидала…
— Всё! Я так больше не могу, — громко объявил Господин в микрофон и встал с кресла перед всполошившимися артистами. — Я не собираюсь сидеть в одном помещении со старушенцией, которая чморит молодую девушку за красивое платье!
Меня повело. Наверное, грохнулась бы, если кто-то не придержал отрезвляюще за руку. Я обхватила чужие пальцы, признав в них мужские.
— Как вы меня назвали? — пискнула
Савицкий, просиявший счастливой улыбкой, в этот момент подошёл к изумлённому ведущему, вручил ему бумаги со своими оценками и пожал его безвольную руку.
— Вот именно! Чтоб я ещё раз согласился на эту попсятину! — выплюнул Лёня и самодовольно хмыкнул. — Я пытался быть вежливым… но раз я собака, вы – свинка! Как в вашем любимом колхозе! — на этот раз истерический хохот в голос вырвался сразу в нескольких концах нашего раскритикованного ряда и подхватился массами несправедливо засуженных вокалистов. То, что Господин высказал вслух было грубо, но ужасно правильно! — Всё! Мне больше некогда с вами возиться! Меня жена беременная дома ждёт! Ещё от грязи вашей отмываться… как в хлеву, блин, побывал!
— Вы хам! — бросила ему, уходящему по правому пролёту, ближайшему к нам, Растопчинская.
Я увидела едва сдерживающего смех солиста Death Breath буквально в метре от себя, продолжая растерянно стоять посреди хохочущего зала за руку с сидящим Соколовым.
— А вы – свинка! — насмешливо вскрикнул Господин, не поворачиваясь.
И смачно прихрюкнул.
_______________________________
«Share my life» - первая строчка легендарной песни Уитни Хьюстон «I have nothing».
Глава 25. Решающее мнение
— Что… это… такое? — постучала ногтем по плотному, сотрясшемуся в её руках картону Надин Дмитриевна.
Сегодня она была одета в чёрный «похоронный» костюм и не забыла завязать на шее пышный цветок из шифоновой ткани. Я стыдливо уронила взгляд с преподавательницы, высиживающей за пианино, на свои розовые тапки и поковыряла носком линолеум.
— Это я её неправильно зарегистрировал, — подозрительно честно сознался Соколов, не поворачиваясь.
Его занятие, судя по всему, ничем не отличающееся от предыдущих, подходило к концу. Когда я вошла в кабинет, он не захотел даже посмотреть в мою сторону и встал лицом к колонке у окна, допевая «White Christmas» с плюсовкой. Я подумала, что он обиделся за ситуацию с губной помадой…
И это было бы справедливо. Хоть и довольно неожиданно после того, как он поддержал меня во время круглого стола.
— Соколов! Не подвякивай, — грубо заткнула его Надин. — Лучше спой ещё раз!
Преподавательница приподнялась и, сделав пару грузных шагов к ноутбуку, включила песню по второму кругу. А затем сильно прибавила громкость до такой степени, что тягаться с ней живым исполнением для меня точно было бы проблематично.
Стоящий к нам спиной Соколов в узорчатом новогоднем свитере и брюках в клетку, сопротивляясь звуку, уложил руки на бока. Вокруг него заманчиво блестели гирлянды, что мы вместе развешивали. А Надин, пренебрежительно отшвырнувшая диплом на стол, уже спешила ко мне.
Стук каблуков затерялся в бодрой басящей мелодии.
— Чхать я хотела на то, чьё имя здесь написано! — прикрикнула она мне уже в отпрянувшее лицо. — Главное, что на одной бумажке встретились моя фамилия и дипломант первой степени! Что ты натворила?!