В гостях у эмира Бухарского
Шрифт:
На порог залы церемонно встртилъ насъ тучный содержатель бани и съ почтительными поклонами проводилъ въ особый уголокъ, завшанный, ради скромности, ковромъ, къ заране приготовленнымъ для насъ диванамъ. Тотчасъ же около каждаго изъ насъ, словно изъ земли, выросло по одному банщику, которые проворно помогли намъ раздться, затмъ немедленно обернули вокругъ каждаго такъ называемую «простыню скромности» (лунги) и подсунули подъ ноги деревянныя сандаліи. Посл этого, осторожно взявъ подъ руки и сведя внизъ, они проводили насъ въ темную, какъ бы подземную залу, гд въ первую минуту, за густыми волнами горячаго пара, не видать было даже огоньковъ, теплившихся въ двухъ или трехъ настнныхъ чиракахъ. Но потомъ, когда мой глазъ попривыкъ къ этой полутьм, я разглядлъ, что въ стнахъ залы подланы достаточно широкія и углубленныя ниши, съ каменными скамьями, которыя нагрваются снизу извнутри, чрезъ паровыя трубы, и покрываются для большаго удобства постителей кошмами и простынями. Въ этихъ нишахъ обыкновенно и моются. Кром того, въ разныхъ мстахъ виднлись низенькіе входы, ведущіе въ отдльныя и совершенно темныя каморки, въ род
Не стану описывать вамъ въ подробности всхъ продланныхъ надо мною манипуляцій и тонкостей восточнаго массажа, но не могу воздержаться, чтобы не представить, такъ сказать, его общей программы. Начинается операція съ потнья, и когда банщикъ найдетъ, что тло ваше уже достаточно распарилось, онъ принимается разминать и похлопывать васъ и надавливать плечи, ребра, бедра; тянетъ и перебираетъ суставы, встряхивая вамъ руки и ноги, такъ что суставы взаправду, какъ говорится, трещатъ и похрустываютъ, но вамъ отъ этого не больно. Затмъ заставляетъ васъ нагнуться впередъ, чтобы подставить ему спину, и начинаетъ выколачивать по ней дробь, словно котлеты рубитъ ребрами вытянутыхъ ладоней, и тутъ же время отъ времени пощекотываетъ зачмъ-то подъ носомъ и за ушами, а наконецъ, въ довершеніе всхъ этихъ пыткообраэныхъ удовольствій, внезапно вскакиваетъ вамъ на поясницу, упираясь колнами въ спину, затмъ садится на нее верхомъ и принимается по васъ ерзать и прыгать, уминая кулаками ваши бока и лопатки и напряженно проводя большими пальцами вдоль становаго хребта, въ переборку между позвонками. При этомъ еще отъ усердія онъ все время сопитъ и кряхтитъ, и стонетъ. Все это, однако, очень скоро мн надоло хорошенькаго понемножку — и потому я приказалъ ему мыть себя просто; но оказалось, что просто мыть онъ не уметъ, и видя, что искусство его не оцнено по достоинству невжественнымъ кяфыромъ, поспшилъ продлать надо мною заключительный актъ восточной бани, состоящій въ троекратномъ обдаваніи паціента теплою водой изъ большой лохани. Но послднее оказалось горше всего предшедшаго: первая вода, вылитая на мою голову, до такой степени припахивала какою-то вонючею гнилью, что я ршительно воспротивился повторенію надъ собою послдней операціи, и съ брезгливымъ чувствомъ поспшилъ выбраться изъ этого противнаго склепа на свтъ и воздухъ предбанной залы, тмъ боле, что по стнамъ ниши, къ довершенію всхъ прелестей, ползали отвратительныя мокрицы.
Одаривъ тучнаго хозяина шелковымъ халатомъ, а мучителямъ нашимъ выдавъ «силяу», по серебряному рублю на брата мы разстались съ «лучшею» изъ шахрисебскихъ бань. Каковы же худшія!.. Не знаю, какъ на кого, но что до меня, то я въ бухарскія бани больше не ходокъ. Благодарю покорно!
— Нтъ, господа, справедливо замтилъ кто-то изъ нашихъ: — какъ хотите, но лучшія восточныя бани, какія я знаю, это Воронинскія въ Петербург.
На возвратномъ пути эсаулъ-баши повели насъ уже другою, кратчайшею дорогой. По вызд изъ крытаго базара, въ сдельномъ ряду замтилъ я одну небольшую оружейную лавчонку, въ которой между разнымъ хламомъ, въ род кремневыхъ и ударныхъ ружей и пистолетовъ, тульской работы, висло нсколько афганскихъ и хорасанскихъ весьма порядочныхъ клинковъ, дв металлическія литавры (тябли-ризя) и великолпный стальной щитъ старой хорасанской работы, украшенный вязевыми надписями въ медальонахъ и прекрасно-гравированнымъ узоромъ съ золотою насчкой по широкому бордюру. Эти три вещи съ четырьмя лучшими клинками были немедленно пріобртены мною для моей оружейной коллекціи.
Посл обда опять явился токсаба якобы узнать, были ли мы въ бан, но въ сущности вовсе не за этимъ: все заговаривалъ онъ, что вотъ погода, слава Богу, кажись, поправляется, а потому завтра улицы непремнно будутъ еще чище чмъ сегодня, что и теперь они уже значительно чище, чмъ были утромъ, а завтра и совсмъ будутъ чисты, такъ какъ для очистки ихъ уже наряжено много «мардекеровъ» (черно-рабочихъ).. Это онъ стороной приговаривался все къ тому, чтобы мы хали представляться эмиру не въ экипаж, а верхомъ. Ужасно какъ имъ хочется этого, и все для того, что если мы подемъ верхомъ, то этимъ въ глазахъ простонародья выкажемъ какъ бы боле почтительности къ хазрету; а въ коляск будетъ очень ужь важно и независимо: одинъ хазретъ здитъ здсь въ коляск, а вс прочіе, не исключая и Первйшихъ сановниковъ, не иначе какъ верхомъ.
— Ну ихъ!.. Если погода будетъ хороша, пожалуй, подемъ верхомъ, согласился князь по уход токсабы — но только сдлаемъ это совершенно неожиданнымъ для нихъ сюрпризомъ.
31 декабря.
Въ 9 съ половиною часовъ утра въ намъ явились Рахметъ-Улла и адъютантъ эмира, въ званіи мирахура. Токсаба былъ одтъ богато, но просто, въ прекрасный кашмировый халатъ, а на мирах красовался халатъ изъ русской парчи, затканной золотыми травами но малиновому полю. Оба должны были препровождать насъ во дворецъ (аркъ) на «селямъ» къ эмиру.
Ровно въ десять часовъ мы отправились процессіей въ слдующемъ порядк:
Во глав шествія — нсколько конныхъ эсаулъ-башей съ тростями; за ними посольскіе джигиты верхомъ, по два въ рядъ; за джигитами арбы съ подарочными вещами;
По городу слдовали шагомъ, причемъ ради всенародной томаши везли насъ не прямымъ, а дальнйшимъ путемъ, черезъ боле людныя улицы, площади и базарные ряды. И дйствительно, томаша вышла большая: глазющаго народу было много; кучки мужчинъ толпились у воротъ и въ дверяхъ попутныхъ домовъ, и на перекресткахъ улицъ, а въ особенности на базар. Грязь съ улицъ немного счистили, да и солнце ее подсушило, тмъ не мене желаніе нашихъ приставовъ, чтобы мы хали на «селямъ» верхомъ, не могло быть исполнено: князь чувствовалъ себя недостаточно еще здоровымъ для зтого.
Прямо съ базара выхали мы на «регистанъ», площадь окружающую дворецъ эмира, гд толпилось множество народу. Предъ воротами былъ выстроенъ почетный караулъ. Глинобитная зубчатая стна со всхъ четырехъ сторонъ замыкаетъ и скрываетъ отъ непосвященныхъ взоровъ жилище эмира, и лишь дв гигантскія глыбы развалинъ бывшаго дворца Тимура грандіозно высятся изъ-за нея, господствуя надъ всею окрестною страной. Это остатки знаменитаго нкогда Акъ-Сарая.
Предъ воротами, еще на площади, насъ очень любезно попросили выйти иэъ экипажа, на что князь снисходительно согласился. Не то, чтобы ворота эти были уже такъ узки, что подъ ними невозможно бы было прохать — тамъ, пожалуй, свободно прошли бы и дв коляски рядомъ — и не то, чтобы въздъ экипажа во дворъ являлся нарушеніемъ придворнаго этикета, — этого тоже нельзя сказать, ибо възжаютъ же туда верхомъ, по праву, даже простые мирахуры; но приставамъ нашимъ просто хотлось усилить впечатлніе томаши въ глазахъ базарной публики: дескать вотъ насколько нын великъ и могучъ нашъ хазретъ, что даже русскіе послы, чего прежде никогда не бывало, не смютъ больше възжать къ нему подъ ворота…
Въ длинномъ пролет воротъ, съ обихъ сторонъ, за деревянными колонками, устроены въ нишахъ ночлежныя помщенія для дежурной части, закрытыя завсами изъ кошемъ и паласовъ; тамъ складываются на день пожитки караульныхъ сарбазовъ и висятъ на стнахъ ихъ ружья. Подъ воротами насъ попросили снять верхнее платье, что было не совсмъ-то удобно, такъ какъ въ этотъ день дулъ очень рзкій сверный втеръ, но и это опять-таки предлагалось не въ силу какой-либо этикетной необходимости, ибо при слдующихъ аудіенціяхъ мы проходили туда уже въ шинеляхъ, а все для той же томаши, ради пущаго воздйствія въ извстномъ смысл на базарную публику. Большіе штукмейстеры въ этомъ отношеніи «восточные человки», такъ что безъ особенной опытности сразу и не догадаешься, на что они тебя поддваютъ. Нечего длать, пришлось въ однихъ мундирахъ идти чрезъ два обширные двора, изъ которыхъ каждый по величин не уступитъ весьма порядочной площади. Первый или наружный дворъ (ташкери) отдляется отъ второго (ишкери) развалинами Акъ-Сарая. Промежутокъ обихъ стнъ этихъ развалинъ уже въ позднйшее время заполненъ соединительною постройкой изъ жженнаго кирпича, которая представляетъ собою обыкновенныя кирпичныя ворота съ продлинноватымъ пролетомъ и кажется очень мизерною въ сравненіи съ грандіозною громадой великолпныхъ развалинъ. Здсь стоялъ въ строю второй караулъ сарбазовъ, а подъ воротами были вытянуты въ шеренгу высшіе военные чины съ топчи-баши во глав, въ полной парадной форм, и чины придворные въ блестящихъ парадныхъ халатахъ. Нкоторые изъ нихъ держали айбалты (небольшіе топорики) съ красиво окованными ручками. Тутъ насъ пріостановили на минутку чтобы учредить порядокъ шествія. Отъ шеренги придворныхъ чиновъ отдлились четыре человка, изъ коихъ перваго токсаба отрекомендовалъ намъ Дурбинъ-ивакомъ, въ должности шигаула, другого назвалъ дярбаномъ, а остальныхъ — удайчами. [72]
72
Дурбинъ — собственное имя, ивакъ — чинъ, равный генералъ-маiору, шигаулъ — придворное званіе, съ коимъ сопряжена обязанность принимать посланниковъ и вообще иностранцевъ, представляющихся эмиру, вводить ихъ въ пріемную залу; дярбанъ — тоже придворная должность, состоящая въ охраненіи дверей, ведущихъ изъ «Арзяхане» (дворъ, гд принимаются прошенія) во внутренніе покои эмира. Удайчи, коимъ, въ отличіе ихъ званія, присвояются длинные позолоченные посохи, обязана предшествовать эмиру на его выходахъ и выздахъ, выкликая при этомъ слова молитвы; «да поможетъ Аллахъ хазрету эмиру при жизни изъ закона справедливости не выходить!»
Повели насъ чреэъ второй дворъ въ слдующемъ порядк: впереди шли рядомъ оба удайчи, неся позлащенные посоли наискось предъ собою; за ними и тоже рядомъ — шигауль и дярбанъ, въ почтительномъ согбеніи, сложивъ на живот руки; затмъ — члены посольства, а позади ихъ токсаба съ мирахуромъ.
Второй дворъ (ишкери), сплошь вымощенный кирпичемъ, представляетъ собою обширный квадратъ, сомкнуто обрамленный со всхъ сторонъ глинобитными одноэтажными флигелями, коихъ окна-двери выходятъ на широкую кирпичную террасу вышиной въ полчеловческаго роста. Тронная зала помщается во флигел противоположномъ акъ-сарайскимъ воротамъ. Поднявшись къ ней на террасу, сопровождавшія насъ лица тотчасъ же безшумными шагами отстранились вправо и влво, и лишь одинъ шигаулъ, въ знакъ величайшаго почтенія, согнувшись еще ниже, съ благоговйнымъ видомъ подошелъ на цыпочкахъ къ растворенной двери, чуть-чуть заглянулъ въ нее, сдлалъ предъ кмъ-то невидимымъ глубокій поклонъ и затмъ, отступивъ шага на два, пригласительнымъ жестомъ указалъ намъ на двери.