В каком году что случалось с поэтами
Шрифт:
Беранже наконец-то после поисков в разрых жанрах определяет свой путь. "Я вполне счастлив, мои литературные претензии ограничиваются песнями или, по крайней мере, попытки в других родах до того сохраняются мною в секрете, что я остаюсь вполне неизвестным. Дело в том, что я не печатаю даже песен, какие бы похвалы ни вызывали они у моих друзей".
И лишь два года спустя он впервые записывает свои песни. Эта мысль пришла ему во время болезни его друга, художника Герэна. Сидя у постели больного, поэт развлекал его, напевая свои куплеты, и, тут же записав их, набрал около сорока. Что касается забытых, то их насчитывается гораздо больше. Многие из них отличались большой откровенностью сюжета. По всей видимости, в сознании Беранже с трудом пробивала себе дорогу мысль, что застольные песни -- это тоже искусство, а просто финтифлюшки на случай.
На
И все же восхищает тяга поэтов к культурным ценностям прежде всего. Вот отрывок из письма Бернса своему издателю "...я должен очень многое исправить и переделать. Вы сами понимаете, что эти новые пятьдесят страниц принадлежат мне безоговорочно (речь идет о добавлении к уже выпущенному изданию стихов, все права на которые принадлежали этому издателю)... Несколько весьма мне нужных книг - вот вся компенсация, которую я прошу от вас, не считая экземпляров нового издания, - они мне понадобятся, чтобы дарить мою книгу в знак дружбы или благодарности"
Бодлер, который уже отдал в издательство свой первый сборник, резко забирает его оттуда и отдает другу. Друг Огюст Пуле-Маласси, человек очень начитанный и смелый (он с оружием в руках участвовал и Июньском восстании и дрался на баррикадах), владел вместе с сестрой и шурином типографией. Но такие люди в издательском бизнесе редко выживают. Сведения об издательстве "Лимбов" -- так назывался этот первый сборник, над которым Бодлер проработал всю свою жизнь, пока не довел его до "Цветов зла" -- затерялись на невиданных дорожках среди невиданных литературных зверей.
В возрасте, когда все лучшее по части поэзии у Пушкина уже осталось позади, Державин лишь впервые выступает в печати. Им выпускаются перевод с немецкого "Ироды Вивлида и Кавну" и ода на брак великого князя Павла Петровича. Последняя за счет автора. Державин, очевидно, обладал поэтическими способностями и склонностью к литературным занятиям. Но основным двигателем его творчества были стремления хоть как-то пробиться в жизни.
Ни состояния, ни влиятельных покровителей у него не было. Не сумел он отличиться и по военной части, хотя служакой был исправным. Единственным путем для него оставалась литература: писание хвалебных од и других стихотворных поделок, с легкой руки Екатерины поощрявшееся тогда сановниками. Можно только предположить, сколько он перемарал бумаги, извел чернил и перьев (расходы для небогатого капрала тогда отнюдь не маленькие), сколько пообивал порогов богатых меценатов, прежде чем состоялась эта его первая публикация. Разумеется, ни о каких творческих поисках или самовыражении себя в поэтическом слове речи идти не могло -- писалось исключительно то, что могло иметь спрос. В этом отношении советская и современная российская действительность минуя век блестящей дворянской культуры XIX века, мало чем отличаются от державинских времен.
31 год. Рильке становится секретарем Родена, которым восхищался. Его секретарство продлилось несколько месяцев. Рильке без предупреждения патрона мотанулся в Шартр, где создал замечательный цикл стихов о Шартрском соборе, а Роден без предупреждения уволил его со службы. Трудно двум гениям находиться в одной берлоге. Дружба между ними вещь хорошая, но только как дружба двух самостоятельных личностей, а не сотрудников.
Бернс на грани исписания. Все его лучшие стихи написаны, новых на горизонте не предвидится. И поэт пытается найти новые сферы для приложения своего творческого духа. Новым его увлечением становится театр. Ему хочется написать пьесу. Он требует, чтобы его агент прислал ему все книги драматургов, как старых - Бена Джонсона, Отвэя, Драйдена, Конгрива, Уичрели, так и более современных - среди них он упоминает Гаррика, Шеридана, Кольмана. "Мне также очень нужен Мольер по-французски. Другие драматические авторы на их родном языке тоже мне нужны, я говорю главным образом об авторах комедий, хотя Расина, Корнеля и Вольтера мне тоже хотелось бы получить..." (Существует и другое мнение: "Давно рассеялась легенда о том, что в последние годы жизни Бернс мало писал и вел разгульную жизнь. Когда были восстановлены даты написания многих его песен и стихов, сразу стало ясно, что никогда, даже в самое лучшее время, поэтический гений Бернса не проявлялся с такой силой").
Бодлер публикует статью о По, прославившей как его имя, так и имя Эдгара По, о котором в Европе ничего не было известно. Эта редкая статья, когда один писатель пишет о другом и при этом пишет о себе, ничуть при этом не уходя от предмета: просто это редкое совпадение как по судьбе, так и по мысли двух дарований:
"Бывают роковые судьбы: в литературе каждой страны есть люди, у которых на лбу, в глубоких его морщинах, загадочными буквами написано слово: "Неудача ". Тут как-то совсем недавно перед судом предстал бедолага, на лбу у которого была татуировка: "Не везет"... Неужели существует некое дьявольское провидение, заранее, с колыбели, обрекающее людей на несчастье? Ведь все дело в том, что человек, мрачный, чей полный отчаяния талант которого вас пугает, был умышленно помещен во враждебную ему среду.
Сюрреалисты в полном составе, и среди них Элюар, вступают в Коммунистическую партию Франции (а за 2 года до этого Элюар вместе со многими дадаистами основывает новое литературное направление -- сюрреализм). Что общего могли иметь с коммунистами люди, которые в качестве поэтической техники исповедовали запись снов или т. н. спонтанное письмо (писать подряд все слова, которые только приходят в голову, причем максимально быстро, не обдумывая, иначе самовыражение, достигаемое лишь письмом по наитию, будет подпорчено) -- остается исторической загадкой.
Элюар был в числе вдохновителей самых разных - как вполне серьезных, так и скорее забавных - выступлений кружка, от протестов против разбойничьей карательной войны Франции в Марокко до призывов распустить обитателей сумасшедших домов, от срыва проходившей в 1931 году в Париже Колониальной выставки до поездок с лекциями в Прагу и Мадрид и устройства Международной выставки сюрреалистов в Лондоне.
32 года. Вместе со своими друзьями Аполлинер основывает литературно-критический журнал "Парижские вечеринки" (Les Soir`ees de Paris). Обыкновенно поэты и писатели -- плохие издатели и редакторы. Если поэт ступает на эту стезю, он либо кончается как поэт, либо становится дрянным редактором. С Аполлинером этого не произошло. Через год друзья отшатнулись от дела, и он становится единогласным руководителем: пишет заметки для каждого номера, ведет библиографию, просматривает кучу рукописей.
И одновременно этот год был одним из самых продуктивных для него, как для поэта. Он пишет манифест футуристов "Антитрадиция" на французском и итальянском языках, и тут же поэму, воплощающую его новые идеи "Мост Мирабо". Он издает свои старые стихи, куда добавляет кучу новых, и в которых он чудит по полной программе: наприемер, совершенно отказывается от какой-либо пунктуации.
Издатели отказываются печатать сборник идиллий Беранже. Желая чем-нибудь почтить Люсьена Бонапарта, он собирает в эту пору свои лучшие идиллии и предпосылает им посвящение своему меценату. Несмотря на рекомендацию Арно, цензор Лемонтей не нашел, однако, возможным разрешить печатание этого сборника. Ему казались слишком резкими два стиха в эпилоге: "Оставайтесь, оставайтесь, в назидание миру, свободным от золота, обременяющего чело королей". Беранже не согласился выбросить посвящение и отказался от печатания сборника, а вместе с тем и от идиллий. В посвящении Люсьену прекрасно выразилось переходное настроение поэта. Люсьен преклонялся пред классиками и только при основательном знании их считал возможным истинное творчество. Беранже, полнейший невежда как в языке Горация, так и в языке Гомера, как бы соглашается, что в этом преграда развитию его таланта. "Скажите,- спрашивает он в своем посвящении Люсьену,- Скажите, отчего в наш славный век Я и мои стихи умрем, не зная славы? Затем - увы!
– что древность не открыла Своей классической гармонии секретов, И воспитание, кормилица поэтов, Сосцом своим меня ведь не кормило! Чего хотите вы от тех, кто не учился? Одни волчцы росли лишь там, где я родился, Одни несчастия давали мне уроки, И хорошо еще, что не пороки!.."