В лабиринтах романа-загадки
Шрифт:
357. Я был смущен и стал объяснять, что я вовсе не в таких близких отношениях с Командором, чтобы приводить в Водопьяный переулок незваных гостей, что меня там самого недолюбливают и еще, чего доброго, дадут по шее. — Иллюстрацией к этому суждению могут послужить, например, следующие строки из загадочного, но весьма красноречивого письма Л. Ю. Брик к В. Маяковскому от 31.7.1929 г. из Москвы в Ялту: «Володик, очень тебя прошу не встречаться с Катаевым. У меня есть на это серьезные причины. Я встретила его в Модпике <Московском обществе драматических писателей и композиторов. — Коммент.>, он едет в Крым и спрашивал твой адрес. Еще раз прошу — не встречайся с Катаевым <подчеркнуто [45] Л. Ю. Брик. — Коммент.>» (Любовь. С. 184).
45
В файле — полужирный — прим. верст.
358. Королевич льстиво и в то же время издевательски заглядывал мне в лицо своими все еще хмельными глазами и поцеловал меня в губы. — Как скоро станет ясно — поцелуем Иуды.
359. — Тогда ладно, — сказал королевич, — не хочешь вести меня к Командору, так веди меня к его соратнику, а уж он меня наверняка подружит с самим. Соратник у него первый друг. А соратник тебя любит, я знаю, ты с ним дружишь, он считает тебя хорошим поэтом <…> В дверях появилась русская белокурая красавица несколько харьковского типа <…>
Это было временное жилище недавно вернувшегося в Москву с Дальнего Востока соратника <…> все в этой единственной просторной комнате приятно поражало чистотой и порядком <…>
— Какими судьбами! — воскликнула хозяйка и назвала королевича уменьшительным именем.
Он не без галантности поцеловал ее ручку и назвал ее на «ты».
Я был неприятно удивлен.
Оказывается, они были уже давным-давно знакомы и принадлежали еще к дореволюционной элите, к одному и тому же клану тогда начинающих, но уже известных столичных поэтов.
В таком случае при чем здесь я, приезжий провинциал, и для какого дьявола королевичу понадобилось, чтобы я ввел его в дом, куда он мог в любое время прийти сам по себе?
По-видимому, королевич был не вполне уверен, что его примут. Наверное, когда-то он уже успел наскандалить и поссориться с соратником.
Не следует забывать, что соратник и мулат были близкими друзьями и оба начинали в «Центрифуге» С. Боброва <…>
— А где же Коля? — спросил королевич.
— Его нет дома, но он скоро должен вернуться. Я его жду к чаю.
Королевич нахмурился: ему нужен был соратник сию же минуту <…>
Лицо королевича делалось все нежнее и нежнее. Его глаза стали светиться опасной, слишком яркой синевой. На щечках вспыхнул девичий румянец. Зубы стиснулись. Он томно вздохнул, потянув носом, и капризно сказал:
— Беда хочется вытереть нос, да забыл дома носовой платок.
— Ах, дорогой, возьми мой.
Лада взяла из стопки стираного белья и подала королевичу с обаятельнейшей улыбкой воздушный, кружевной платочек <…>
— О нет! — почти пропел он ненатурально восторженным голосом. — Таким платочком достойны вытирать носики только русалки, а для простых смертных он не подходит.
Его голубые глаза остановились на белоснежной скатерти, и я понял, что сейчас произойдет нечто непоправимое. К сожалению, оно произошло.
Я взорвался.
— Послушай, — сказал я, — я тебя привел в этот дом, и я должен ответить за твое свинское поведение. Сию минуту извинись перед хозяйкой — и мы уходим.
— Я? — с непередаваемым презрением воскликнул он. — Чтобы я извинялся?
— Тогда я тебе набью морду, — сказал я.
— Ты? Мне? Набьешь? — с еще большим презрением уже не сказал, а как-то гнусно пропел, провыл с иностранным акцентом королевич.
Я бросился на него, и, разбрасывая все вокруг, мы стали драться как мальчишки <…> Мы с королевичем вцепились друг в друга, вылетели за дверь и покатились вниз по лестнице. — Весь этот эпизод, по-видимому, представляет собой пересказ мемуарной новеллы Николая Асеева «Три встречи с Есениным», приспособленный для собственных целей К. Характерен выбор источника для пересказа — свою новеллу Асеев напечатал единственный раз, в 1926 г. Сначала поэт сообщает, что они с женой, Ксенией Асеевой, познакомились с Есениным зимой 1924 г.: «Он говорил, что любит Маяковского <…> Я шутя предложил ему вступить в „Леф“» (Асеев Н. Н. Три встречи с Есениным // Сергей Александрович Есенин. Воспоминания. М.-Л., 1926. С. 184). «Затем я увидел Есенина в редакции „Красной нови“. Он сидел в кабинете А. К. Воронского совершенно пьяный, опухший и опустившийся <…> Голос звучал сипло и прерывисто. Он читал „Черного человека“» (Там же. С. 186). Затем Асеев рассказывает о той своей встрече с Есениным, которая описана в «АМВ»: «Однажды в последних числах октября 1925 г. мне пришлось вернуться домой довольно поздно. Живу я на девятом этаже, ход ко мне по неосвещенной лестнице. Здоровье жены, долго перед тем лечившейся, которое за последнее время пошло на поправку, явно ухудшилось. Она рассказала мне. Днем, в мое отсутствие, забрались ко мне наверх двое посетителей: С. А. Есенин и один беллетрист <по всей вероятности, — К., хотя доказательством этому может послужить только „АМВ“. — Коммент.>. Пришел Есенин ко мне в первый раз в жизни. Стали ждать меня. Есенин забыл о знакомстве с женой в „Стойле Пегаса“. Сидел теперь тихий, даже немного застенчивый, по словам жены. Говорили о стихах. Есенин очень долго доказывал, что он мастер первоклассный, что технику он знает не хуже меня с Маяковским <…> Сидел он, ожидая меня, часа четыре. И переговорив все, о чем можно придумать при малом знакомстве с человеком, попросил разрешения сбегать за бутылкой вина. Вино было белое, некрепкое. И только Есенин выпил — начался кавардак. Поводом послужил носовой платок. У Есенину не оказалось, он попросил одолжить ему. Жена предложила ему свой маленький шелковый платок. Есенин поглядел на него с возмущением, положил в боковой карман и начал сморкаться в скатерть. Тогда „за честь скатерти“ нашел нужным вступиться пришедший с ним беллетрист. Он сказал ему:
— Сережа! Я тебя привел в этот дом, а ты так позорно ведешь себя перед хозяйкой. Я должен дать тебе пощечину.
Есенин принял это как программу-минимум. Он снял пиджак и встал в позу боксера. Но беллетрист был сильнее его и меньше захмелел. Он сшиб Есенина с ног, и они клубком покатились по комнате. Злополучная скатерть, задетая ими, слетела на пол со всей посудой. Испуганная женщина, не зная, чем это кончится, так как дрались с ожесточением, подняла крик и, полунадорвавшись, заставила их все-таки прекратить катанье по полу. Есенин даже успокаивал ее, говоря:
— Это ничего! Это мы боксом дрались честно!
Жена была испугана и возмущена; она потребовала, чтобы они сейчас же ушли. Они и ушли, сказав, что будут дожидаться на лестнице» (Там же. С. 189–190).
360. В дверях появилась русская белокурая красавица несколько харьковского типа. — «До первой мировой войны наша семья жила в Харькове» (Асеева К. М. // Об Асееве. С. 12). Ср. с портретом Ксении Асеевой из мемуаров О. Петровской: «…юная золотоволосая музыкантша, любительница стихов <…> ее эмалевые глаза, тоненькая фигурка, высокие каблуки» (Там же. С. 53).