В ловушке гарпий
Шрифт:
В институте у меня остались кое-какие дела. “Вольво” с утра оставлено перед комиссариатом, и я надеюсь, что у моих соглядатаев не нашлось достаточно смелости познакомиться с ним поближе.
А сами они здесь, рядом. И даже не стараются особенно маскировать свое присутствие — очевидно, долгое ожидание совсем их доконало. Как только я включаюсь в поток машин, синий “форд” срывается со стоянки за площадью. Похоже, терпение у них кончается, и не только у них, но и у тех, кому они посылают свои доклады. Так что помариновать их пару часиков перед институтом будет совсем нелишним.
Медленно двигаясь по улицам, я у каждого светофора проверяю, что делается сзади. “Форд” не обнаруживает признаков того, что жаждет обогнать меня, хотя это мощная, тяжелая машина, явно выбранная специально для того, чтобы служить мне эскортом.
Но пока что не возникает никаких осложнений. “Форд” добросовестно провожает меня до стоянки возле университета. Шагая по аллеям парка, замечаю, что и здесь не обходится без сопровождения. За мной чуть ли не по пятам идет приличного вида мужчина в плаще, в руках у него саквояж, с каким обычно ходят врачи, но я догадываюсь, что содержимое его — вовсе не ампулы и спринцовки.
Размышляю я об этом как-то отчужденно, словно меня это вовсе не касается. Даже инстинкт самосохранения не может заставить меня ускорить шаги. На ходу я рассеянно поглядываю по сторонам — на грузные от влаги кусты, на дорожки, по которым стайками проходят студенты.
Я понимаю, что этот человек опасен. Когда он приближается, мне удается рассмотреть его получше. Он еще молод, ему наверное нет еще и тридцати, выглядит он намного интеллигентнее “Медведя”. Узок в кости, темнолик. Глаза живые, но близко посаженные, поэтому выражение лица не очень приятное. Он идет спокойной, неторопливой походкой, в какой-то момент мы даже оказываемся рядом, и он бросает на меня беглый, равнодушный взгляд, слишком равнодушный, чтобы не быть заученным. У “Медведя” это получилось бы лучше.
В голове мелькает безумная мысль — остановить его. Вот здесь, у дерева. И сказать, что он проиграл и я хочу узнать у него одно имя. Можно поторговаться насчет условий.
Но мне нечего ему предложить, незачем останавливать. Он всего лишь исполнитель — пусть хитрый и злой, но всего лишь исполнитель. Может быть даже, что это именно он убил Женю. Вмонтировал ампулу со смертельным ядом, рассчитал время, когда машина Жени появится у поворота, ждал в темноте, не терзаясь угрызениями совести готовил убийство. Теперь ему просто указали следующую жертву.
Нам не о чем договариваться. Один из нас проиграет и заплатит за проигрыш.
Аллея раздваивается, и я устраиваю своему преследователю простенький номер: сворачиваю влево, а когда слышу за спиной его шаги, круто поворачиваю, возвращаюсь и иду вправо, к институту. В его цепком кошачьем взгляде мелькает злобная искра — он понял. Но вслед за мной к институту не пошел.
Стрелки часов перевалили за шесть. Лестницы освещены мягким молочным светом ламп, за окном спускаются сиреневые сумерки.
Я заглядываю в кабинет Велчевой, она возится у окна с пробирками.
— Простите, — говорю я ей, — я просто хотел проверить, здесь ли вы. Мне нужно бросить взгляд на дневники доктора Манолова.
Она смотрит на часы.
— Не беспокойтесь, мы с Эмилией весь вечер будем заниматься опытами. Вы закончили свою работу?
— Почти, — отвечаю я. — Наверное, завтра полечу домой.
В ее взгляде заметно удивление, но она удерживается от вопросов. А я отправляюсь в “ротонду” и в который раз проверяю записи, касающиеся странной серии. Нахожу номера подопытных животных и прослеживаю даты их выписки из вивария, поступления в лабораторию, начала опытов. Затем — даты облучения.
Кладу перед собой фотокопии протоколов Ленарта с указанием дозировки гамма-облучений, испещренные его пометками. Я знаю, что протоколы безупречны, и все же что-то беспокоит меня. Ведь животных можно подменить, а протоколы — подделать.
Но зачем их было подделывать. Ленарт тогда еще не знал результатов, все было в руках Манолова.
А теперь все в моих руках. И эпилог этой истории будет писаться не здесь, над страницами протоколов и фотокопиями, а вне стен этого института. Жребий брошен, отступать поздно. Поздно отступать мне, Петеру ван Грооту, надежно упрятавшему в гараж улики, проливающие свет на убийство Манолова, и этому смуглому типу с хищным взглядом, мерзнущему сейчас где-то в холодном сумраке. Поздно отступать их всемогущему Хозяину, который наверное, так же как и я сидит сейчас, размышляя о том, какие шансы у него еще остались
Пора. Я убираю фотокопии и протоколы, внимательно осматриваю все вокруг, чтобы не забыть ничего. Нужно еще раз зайти к Велчевой, вернуть ей дневники И больше здесь не задерживаться — не стоит заставлять противника чересчур долго ждать, пока я снова появлюсь на сцене.
МАКС НИЛЬСЕН ИЗ РАДИОЛОГИИ
“Коротышка”, разумеется, уже заждался. Но происшествие на аллее научило его осторожности, теперь он следует на порядочном расстоянии. Частые фонарные столбы заливают мокрый асфальт аллей мощными потоками света, и у меня есть возможность украдкой разглядеть его. Представляю, как я ему опротивел. Из-за меня ему пришлось обойти все подъезды соседних зданий, разговаривать со скорыми на подозрения привратниками, или просто топтаться под запертыми дверями, дрожа от холода. А теперь вот сопровождать меня по аллее, стараясь держаться подальше, ощущая тяжесть саквояжа и не давая прорваться ненависти, переполняющей душу. Но он не должен давать воли чувствам, ему нужно быть осторожным.
Нужно быть осторожным и мне. С каждым шагом я все ближе приближаюсь к западне, которую сам себе устроил. Впрочем, может никакой западни и нет. Может, я сделал ошибочный ход, и на каком-то повороте меня уже поджидает “Медведь” или другой молодчик, еще незнакомый мне в лицо. Тогда все решится за ту самую долю секунды, которую трудно зарегистрировать самыми точными приборами.
Аллея кончилась, я пересекаю полянку у старых стен и подхожу к стоянке. “Вольво” стоит на своем месте. Машин много — час еще не поздний, многие сотрудники института не разъехались по домам.
Я нарочно медлю, делая вид, что ищу ключи от машины, а на самом деле обвожу взглядом машины. Так, синий “форд” здесь. Значит, ждут. “Форд” стоит так, чтобы я не мог видеть его хозяина, но я и не собирался устанавливать его личность.
Отпирая дверцу “вольво”, сажусь за руль и пытаюсь включить зажигание. Стартер оживает, но мотор, видимо, слишком холодный, и я соображаю, что придется…
— Не двигаться!
Я замираю. Вмиг окоченевшая рука с трудом удерживает ключи. Стараюсь не думать и не шевелиться. (-Машина заминирована, — раздается тот же голос. — При малейшей попытке к бегству мы немедленно взорвем вас!