В мир А Платонова - через его язык (Предположения, факты, истолкования, догадки)
Шрифт:
В работе И.М.Кобозевой и Н.И.Лауфер приблизительно тот же платоновский прием описан как "антиумолчание" или "двойная категоризация" действия например, когда действия героя одновременно фиксируются на уровне их физически конкретного осуществления и - на уровне результата:
истребил записку на четыре части (т.е. здесь представлено и ее Разрывание, и Уничтожение);
присутствовали на этом собрании уже загодя (т.е. Приходить куда-то и там Находиться);
пристально интересуется (чем-либо) - (т.е. как Смотреть и как Интересоваться);
горевала головой на ладони (т.е. как Описание позы и одновременно Описание внутренних переживаний героини).[53]
Действительно, Платонов как будто намеренно в "неладах" с интерпретацией действий своих персонажей на уровне "подведения" их под ту или иную привычную смысловую категорию. Вместо какого-нибудь вполне уместного, рядового слова или словосочетания он специально употребляет странное, усложненное, "исковерканное" выражение. Так, вместо глаголов синонимического ряда вынимать/ доставать/ вытаскивать, которые были бы нейтральны в описываемом ниже контексте (герой просто вынимает из старых досок гвозди), употребляется экзотический глагол изыскивать:
Дванов на время перестал изыскивать гвозди, он захотел сохранить себя и прочих от расточения на труд, чтобы оставить внутри лучшие силы... (Ч)
(До этого он вместе с другими "выдергивал гвозди из сундуков" - в домах бывших буржуев, чтобы употребить их для нужд деревянного строительства в Чевенгуре.)
Не говоря о том, что и расточение себя на труд, и оставление сил внутри - элементы того же самого коверкания языка, обратим внимание лишь на изыскивать. Пускать гвозди, извлеченные из предметов мебели (как, по-видимому, слишком сложных вещей, бесполезных для чевенгурского пролетариата) - на нужды "социалистического строительства", по сути дела, уже и есть в миниатюре смысл социальной революции! Во-первых, этим достигается
а) . Но во-вторых,
б) - .
Можно попутно отметить и характерную (хотя возможно ненамеренную) перекличку событий в произведении Платонова - с правилом русского погребального обряда, предписывающим вытаскивать гвозди даже из обуви покойного (в гробу не должно быть железных предметов).[54] Но, таким образом, деятельность людей в Чевенгуре - как бы то же самое, что и подготовка к церемонии похорон!
При этом автор дает нам возможность взглянуть на ситуацию еще и иначе, иронически. Ведь, с одной стороны, необычный в данном случае глагол изыскивать вносит в процесс тривиального доставания гвоздей смысл какой-то особой ценности его - ср.:
в) ,
но, с другой стороны, - смысл откровенной надуманности, никчемности этого процесса, ср.:
г) [55]>, или как во фразе: "Ну, это явный изыск".
Вообще с подобными раздвоениями авторского отношения к изображаемому, когда уважение, заинтересованность и даже восторженный пафос, направляемые автором на действия героев, соседствуют с иронией, сатирой и - чуть ли не издевательством над ними же, мы сталкиваемся при чтении Платонова постоянно!
Еще один пример:
Один крестьянин, человек длинного тонкого роста, но с маленьким голым лицом и девичьим голосом, привел своего рысака... (Ч)
Но, собственно говоря, "длинным и тонким" обычно можно себе представить названным:
а) ,
А голой естественно было бы назвать только ту часть тела, которая обыкновенно бывает чем-то прикрыта - одеждой или волосами (последнее - уже переносное значение для "прикрывать"), т.е., например, что-то вроде
б) .
Под голым лицом, по-видимому, имеется в виду
в) лицо .
В результате у Платонова получается, что рост описываемого человека сравним с ростом какой-то пресмыкающейся твари, а лицо - с тем, что следует стыдливо прикрывать, как неприличное.
= Фрагменты игры с советской "новоречью"
Нельзя не подивиться и постоянным колебаниям языка Платонова в пределах по крайней мере двух стилистических отклонений от нормативного для литературного произведения языка - с одной стороны, в направлении к явно возвышенному, "высокому" слогу, а с другой - к сниженному языку, т.е. к бюрократическим, канцелярским оборотам и штампам, а также к простонародным (и даже обсценным) выражениям.
В статье Ю.И.Левина отмечено, как особый прием, постоянное вторжение "низкого в высокое" в поэзии В.Ходасевича:
...низкое сравнение действует как кодовый переключатель, превращающий то, что могло бы восприниматься как риторика и/или стилизация, т.е. нечто сугубо литературное, далекое от реальной жизни и потому несерьезное, - в серьезное, человеческое и насущное.[56] Если пользоваться... ломоносовской теорией трех штилей, то речь здесь идет о склонности Ходасевича говорить о возвышенных предметах низким, или, скорее средне-низким стилем и, частично, об обратном явлении[57].
Как будто ту же самую функцию выполняют постоянные смешения "низкого" и "высокого" стилей и у Платонова. Но у него чаще бывает так, что о "низменных" предметах говорится "высоким" языком, а при этом сам выбор "высокого" стиля варьирует - от церковнославянского языка до лексикона коммунистической идеологии. "Переключения" же как такового - с низкого на высокое и, наоборот, с высокого на низкое вообще не происходит: и то и другое даны вместе, присутствуют одновременно, нарочно сталкиваются в едином высказывании.
Мы уже видели, что Платонов избегает стандартных, так сказать, стилистически апробированных в литературе способов выражения мысли. Его текст сочетает в себе, по выражению Горького, "особое иронико-сатирическое" отношение к действительности. (Это можно, пожалуй, сравнить с постоянной атмосферой "двустилистичности", царившей, по свидетельству Е.А.Земской, в доме родителей М.Булгакова[58].)
Ниже будут рассмотрены примеры, в которых происходит такое двойственное соединение, казалось бы, несоединимого.
Как заочно живущий, Вощев делал свое гулянье мимо людей, чувствуя нарастающую силу горюющего ума и все более уединяясь в тесноте своей печали. (К).
Во-первых, описанное таким образом гуляние предстает чем-то явно "деланным": ср. здесь более обычные выражения
а) быть на прогулке \\ прогуливаться> или - (более и менее) стилистически маркированные
аа) делать и даже .
Но вот ощущает ли сам герой, Вощев, неестественность своих действий или же только рассказчик - от себя лично - зачем-то специально фиксирует перед нами такую неестественность? Платонов нигде не дает ни прямого ответа, ни даже намека на то, что этот вопрос вообще может существовать. Его рассказчик делает вид, что говорит с нами своим самым "естественным" языком.