В мире фантастики и приключений. Выпуск 10. Меньше - больше. 1988 г.

Усова Галина Сергеевна

— У нас автоматическая охрана. Взгляните: три пояса сигнализации. Принцип — селекция сигналов с личных радиобраслетов. Управление — с универсального компьютера. Индивидуальные коды пациентов шестого Корпуса — под запретом. Есть резервные пояса датчиков. Короче, покинуть территорию без нашего ведома — невозможно! — Лукьянов выключил экран, сцепил руки на столе. — А Соколовский это сделал!

— Когда? — деловито спросил Шевцов.

— Сегодня под утро. Около шести с ЭВМ поступил сигнал о неисправности сигнализации в его палате.

Дверь

оказалась запертой, видеофон испорчен. Видимо, он воспользовался окном, каким-то непостижимым образом проскочил все три пояса. Многое неясно… Например, почему такая задержка сигнала, — он явно ушел раньше. Там сейчас работают специалисты. Утверждают, что датчики в порядке… — Лукьянов с сомнением покачал головой.

— Воздушный транспорт? — предположил Шевцов.

— Исключено! Полеты над территорией запрещены. Диспетчеры нам бы сообщили… — Одним словом, — Лукьянов выпрямился, — мы абсолютно не представляем, как он это сделал. В санатории его нет. Где искать — не знаем… Теперь вы понимаете, почему мы обратились к вам, в Службу координации?

Шевцов кивнул: а дело-то, кажется, любопытное.

Спросил:

— Что он за человек, этот Соколовский?

Главврач покосился на Калинкина. Тот сидел хмуро, с преувеличенным вниманием разглядывая свои ногти.

— Видите ли, — осторожно начал Лукьянов, — Петр Петрович Соколовский — особый случай! У нас — около двух лет. Надо сознаться: прогресс незначительный.

Подробнее с историей болезни вас познакомит Геннадий Константинович. — Он кивнул на Калинкина. — Откровенно говоря, нам далеко не все понятно…

Главврач потянулся к пульту. На экрана — объемное изображение пожилого человека с тяжелым взглядом.

Сократовский лоб, большие залысины. Лицо бледное, рыхлое, нездоровое.

— Диагноз неоднозначный, — продолжал Лукьянов. — По внешним признакам — тяжелейшее умственное истощение с частичным распадом сознания. Резкое чередование гиперактивности с апато-абулическим синдромом. И полная амнезия — больной никого не узнает.

Лукьянов замолчал, побарабанил пальцами по столу. Вздохнул:

— Самое неприятное — пациент абсолютно непредсказуем!

Шевцов подался вперед:

— Вы хотите сказать — опасен?

Сзади что-то протестующе воскликнул Калинкин.

Главврач решительно встал:

— Повторяю: Петр Петрович Соколовский в нынешнем состоянии — непредсказуем! — Взял со стола пакет, протянул: — Здесь все, что вам может понадобиться. Снимки, биография, история болезни… Коллега, — он повернулся к Калинкину, — помогите товарищу, Я сам займусь вашими больными.

Калинкин молча шагнул к двери. Шевцов с пакетом — следом.

— Вот еще что… — Лукьянов стоял заложив руки за спину. Взгляд жесткий, хмурый. — Мой совет: не тяните с этим делом… Я хочу, чтобы меня поняли правильно. Человек, который смог уйти отсюда, способен на многое!

— С чего начнем? — деловито спросил Калинкин, как только

они очутились в коридоре.

— С охраны, Геннадий! — сразу сказал Шевцов.

— Тогда пойдемте в центр, Анатолий. — Калинкин мотнул головой, поправляя прическу. — Но предупреждаю: я в этих делах профан. Вы уж сами…

В операторской — стандартном зале с управляющей ЭВМ — ничего не прояснилось.

Разработчики охранной сигнализации, спешно вызванные главврачом, дружно били себя в грудь, божились, что у них «как часы». Представитель завода компьютерной техники вообще не понимал, что от него хотят. Действительно, в зале стоял «Меркурий», девятнадцатая модель — серийная машина, надежна, как трактор!

Тем не менее какой-то сбой в аппаратуре был. Иначе как объяснить странную задержку сигнала из палаты Соколовского? И почему компьютер не поднял тревоги, когда он проходил охранные пояса? Если, конечно, он вообще их проходил…

Сигнализация отключалась только с главного пульта. Доступ больным туда исключался. Дверь операторской имела блокировку. Открывалась только тем сотрудникам, личные коды которых были заложены в памяти машины. Как выяснилось — практически всему персоналу. Каждый из них в принципе мог нейтрализовать сигнализацию. Другой вопрос — зачем?…

Ближе к обеду Калинкин предложил сходить в «шестой»: — пока больные в столовой.

В уютной одноместной палате Соколовского царил беспорядок. Кровать растерзана. Простыни на полу. Повсюду бумага — на столе, диване, кресле. Смятая, разорванная в клочки. Реже целая.

— Так каждый день! — вздохнул Калинкин. — Мы тут ничего не трогали…

— Это хорошо, — рассеянно произнес Шевцов, оглядываясь.

Подобрал смятый невесомый листок скнтобумаги.

Обе стороны густо исчерканы какими-то дикими значками, загогулинами, кривыми линиями. Полнейший хаос — ничего разобрать нельзя.

— Его основная продукция, — вздохнул Калинкин. Только этим и занимается. Черкает, рвет, снова что-то пишет… У нас в архиве целое собрание сочинений. Все в том же духе: бессмыслица. А выбрасывать — рука не поднимается.

— Расскажите о нем, пожалуйста, Геннадий. — Шевцов прислонился к столу. — Самое важное! С анкетой я ознакомлюсь позже…

Калинкин смахнул бумажки с кресла, сел.

— Понимаете, Соколовский в прошлом — гений-универсал! Он и физик-теоретик, и крупный математик, и астроном, и кибернетик, и бог знает кто еще! Таких поискать… Я ни черта в этом не смыслю, но говорят, за ним крупные открытия. Причем в разных областях.

Последние годы трудился на износ: бодрамины, препарат «антисон» — в общем, по двадцать четыре часа в сутки! В довершение всего стал экспериментировать на собственном мозге. Собрал довольно хитроумный аппарат для биостимуляции. Я видел — чудовищная мощность! Таким пытать разве что… В результате — попал к нам. И остановить-то было некому: он одинок, работал дома…