В мире исканий(изд.1949)

Охотников Вадим Дмитриевич

С безразличным видом гуляющего человека начинаю бродить, осторожно присматриваясь к окружающим зда­ниям.

А вокруг, куда ни взглянешь, — большие корпуса, при­надлежащие другим институтам, всевозможные ла­бо­ра­то­рии, мастерские и даже маленькие заводы.

В некоторых из них кипит работа. У нас в Ленингра­де во время блокады использовали

малейшую возмож­ность для про­изводства, вооружения и вообще всего не­обходимого для фронта. Но много было и пустых кор­пусов с эва­куи­ро­ван­ным оборудованием. Выглядели они безжизненными.

Долго я ходил таким образом, стараясь ко всему вни­ма­тельно присматриваться.

Начинало темнеть.

Скоро завыли сирены воздушной тревоги. Метроном пе­ременил свой ритм и стал постукивать быстро.

Я уже начал было сомневаться в целесообразности моих наблюдений и решил вернуться к себе, как вдруг за­ме­тил в глубине парка трех человек, торопливо иду­щих по ал­лее.

“В бомбоубежище, верно, спешат”, подумал я.

На всякий случай направился к ним напрямик через за­росли парка.

Нужно сказать, что здесь мне явно повезло. Не успел я приблизиться на такое расстояние, чтобы по-настоя­щему их рассмотреть, как почувствовал, что в их числе находится этот самый щупленький, сутулый субъект, встречи с которым я именно и искал.

Расстояние между нами все уменьшается…

Он самый! Идет между двумя другими. Что ты тут будешь делать! Их все-таки трое, а я — Один. Ничего не остается, как только следовать за ними.

Осторожно, прячась за деревьями и кустами, иду, не упуская их из виду ни на одну секунду.

Мешают проклятые кусты! Бьют своими ветками по лицу.

Куда они идут? Вот проходят мимо корпусов химико-технического института. Дальше — корпуса физико-тех­нического. Еще дальше — какие-то полуразрушенные бомбами мастерские. Сворачивают во двор — я за ними.

Вскоре все трое подходят к дверям маленького одно­этажного здания и исчезают внутри.

Начинаю обследовать здание. Обхожу его кругом, держась на почтительном расстоянии, чтобы не заме­тили.

Вижу, в одном из окон со стороны, противоположной входу, появился свет. Слабо пробивается через какую-то щель в светомаскировке.

Я сразу к ней. Везет, вижу, мне здорово. Через эту щель, конечно при некоторой изворотливости, можно прекрасно наблюдать за освещенным помещением.

Стою, притаив дыхание, и кажется мне, что стук мое­го сердца раздается громче, чем удары метронома из ближайшего уличного репродуктора.

На дворе уже окончательно стемнело. Ветер усилил­ся. Деревья шумят уныло, как будто им очень жалко расставаться с пожелтевшими листьями. А я приткнулся носом к стеклу и замер на месте…

Кажется, что мои худшие опасения оправдываются.

Все трое

вошедших — и среди них мой старый знако­мый, сутулый, в очках — теперь мне прекрасно видны.

В помещении — не то мастерская, не то лаборатория: стоит несколько механических станков; всюду различные приборы, среди них — много электроизмерительных. Но прежде всего, конечно, бросились мне в глаза хорошо знакомые толовые шашки различного размера, разбро­санные всюду. Тол — опасное взрывчатое вещество, с ним не шутят.

“Так, — думаю я. — Понятно…”

Теперь уж для меня не могло быть никакого сомне­ния, что это настоящая диверсионная группа.

Сначала я не придавал значения тому, что посредине помещения стоит какое-то устройство с большими раструбами наподобие граммофонных, но сделанными из очень толстого листового железа. Тянутся от этой маши­ны провода разного вида и толщины, а сама она утыкана всевозможными ручками, блестящими набалдашниками и другими приспособлениями.

Но потом вижу, что все трое хлопочут в основном именно возле этого самого граммофона. Толовые шашки у них тоже в центре внимания, так как их сортируют или еще что-то с ними делают, в общем переносят с ме­ста на место.

“Все ясно, — думаю. — Можно кончать наблюдения и скорее бежать за помощью”.

Однако тут меня заинтересовало поведение диверсан­тов. Кто-то, по-видимому, стучал в дверь, так как все сразу насторожились.

Вот тут-то произошло самое непонятное во всей этой истории.

Гляжу я, входит к ним в комнату…

Рассказчик остановился, оглядел нас всех. Полумрак, царивший в комнате, не позволял как следует рас­смотреть выражение его лица, но мне тогда показалось, что оно было необыкновенно грустным.

— Это было уж слишком неожиданно… — продолжал он через некоторое время. — Представьте себе, что я ви­жу моего Петю!

Я совершенно остолбенел. Что тут можно было поду­мать? Как это все объяснить? Как же могло случиться, что Петя от меня что-то скрывал!

Я решил остаться и продолжать свои наблюдения.

Смотрю я, мой Петя у них совершенно свой человек! Начинает тоже что-то такое делать. Конечно, всякая спо­собность логически соображать постепенно у меня исче­зает. Как расценить поведение Пети?

Долго ли я так стоял у окна в полной нерешитель­ности — не знаю. Даже теперь мне трудно определить, сколько на это ушло времени.

Только замечаю, что Петя явно чем-то недоволен. На­чинает спорить с сутулым, что-то ему доказывает. Вижу, спор у них разгорается все больше и больше. Петя бро­сает разводной ключ на пол и демонстративно начинает вытирать руки о какую-то тряпку. Все его обступили и, видно, уговаривают. Однако кончилось все это тем, что он повернулся к выходным дверям с явным намерением уйти.