В море погасли огни (блокадные дневники)
Шрифт:
На две дивизии надо послать много судов. Как же с такой армадой произведешь тайную переброску войск? Пришлось для каждого судна определять точный час подхода к пирсам, составлять график быстрой погрузки и определять пути ночного перехода.
Все штабисты и политработники заняты предстоящей операцией. Начальство не загрузило лишь редактора газеты. Но разве будешь бездельничать? Я закрылся в своей комнате и под пальбу артиллерии написал передовицу. Начиналась она так:
"Над Ленинградом нависла смертельная опасность.
Да никогда!
Ни шагу назад. Враг должен быть остановлен! А если мы его пропустим нас проклянут матери, жены, дети. Нам не простят позора.
Только победа!
Грозен народ в своем гневе. На защиту Ленинграда выйдут все от мала до велика. Пока бьется наше сердце, пока видят глаза, а руки держат оружие, не бывать фашистской сволочи на Невском!
Никакой пощады врагу!
Не будем жалеть ни свинца, ни стали, ни пороху. Пусть гитлеровцы дрогнут от страха и захлебнутся кровью! Иного выхода у нас нет..."
Не успел я поставить завершающего восклицания, как послышался стук в дверь. За мной прибежал секретарь политотдела.
– Срочно к бригадному комиссару!
– сказал он.
"Видно, выговор получу, что своевременно не представился", - подумал я. И захватив с собой передовицу, поспешил в штабную половину здания.
Меня встретил черноглазый бригадный комиссар. Он явно куда - то спешил, был в кожаном реглане и высоких охотничьих сапогах.
– Радун, - коротко назвал он себя после моего представления.
– Мне доложили, что типография уже прибыла. Сумеете сегодня выпустить газету?
– Навряд ли, - ответил я.
– Надо установить "американку", разложить шрифты... Да и материала нет.
– Не очень - то вы мобильны, - заметил бригадный комиссар.
– А нам позарез необходимо печатное слово.
– Может, листовку?
– нерешительно предложил я.
– Хм, листовку?.. А знаете, это еще лучше! Когда текст будет?
– Он готов.
Я показал ему незаконченную передовицу. Он тут же бегло прочитал ее и сказал:
– Мне нравится. Но не слишком ли краски сгустили?
– А разве у нас лучше положение? Правда и откровенность действуют сильней.
– Ладно, подписываю, - согласился он с таким видом, точно бросался в омут будущих неприятностей.
– Сколько к ночи дадите экземпляров?
– Две тысячи, - наобум пообещал я.
– Действуйте. Листовки раздадим бойцам на наших кораблях.
Типографское имущество прибыло на двух грузовиках. Его разместили в бывшей шкиперской кладовой.
Я собрал свое "войско" и, рассказав о готовящейся переброске стрелковых дивизий на помощь Ленинграду, спросил:
– Сумеете сегодня для этих бойцов напечатать листовки?
–
– Ведь так, Катя?
– спросила она подругу.
– Так, - отозвалась несловоохотливая Катя Логачева, прикрывая ладошкой рот. У нее не хватало двух передних зубов, и она все время пыталась скрыть свой недостаток.
– Какой разговор! Бойцы кровь проливают, а мы что же - прохлаждаться будем?
– добавила корректор Раиса Справцева.
– Сделаем.
– Ну, а мы - как прикажут, - сказал худощавый тихоня печатник Архипов.
– Помогите только станину развернуть.
– Тогда за работу!
– скомандовал я.
Наборщицы, распаковав плоские ящики со шрифтами, принялись набирать текст листовки, а Клецко с Архиповым занялись установкой "американки".
Через два с половиной часа наша редакция стала выдавать листовки, сильно пахнущие керосином и краской.
– Хорошо, что с типографским душком, - нахваливал Клецко.
– На закурку не пойдут.
Его почтальонский опыт нам очень пригодился: Клецко знал, куда и каким людям надо вручать пачки листовок, чтобы они попали на корабли, участвующие в операции.
С последними пакетами я сам отправился в Ораниенбаум.
Погрузка войск шла на всех пирсах. Затемнение строго соблюдалось. На верхних палубах не разрешалось курить даже в кулак. Нетерпеливые бойцы роптали, а опытные следили за ними и приговаривали:
– Лучше потерпеть часок, чем под обстрел попасть, да еще на воде.
Разведка противника еще не приметила погрузки. По всему южному побережью шла пальба, а на ораниенбаумской пристани еще ни один снаряд не разорвался.
Корабли принимали бойцов с вооружением и немедля уходили в залив, а их место занимали новые тральщики, сторожевики и канонерские лодки.
Я понимал, что на затемненных палубах бойцы листовок не прочтут, поэтому весь оставшийся тираж отдал политрукам стрелковых батальонов, которые переправлялись во вторую и третью очередь.
Первая ночь прошла благополучно, лишь в полдень гитлеровцы обстреляли ораниенбаумский порт. Но весьма неточно: ни корабли, ни хорошо укрытые в верхнем парке бойцы не пострадали.
16 сентября. Порывистый ветер гонит изодранные тучи. Временами хлещет дождь. Земля промокла, стоят лужи. Наступившую темноту разрывают вспышки орудийных залпов. Стреляют корабли и все северные форты.
Я знаю, что сейчас в этой воющей и грохочущей мгле, раскачиваясь на волнах, идут переполненные войсками наши сетьевики, тральщики и баржи. Всю ночь они будут переправлять войска в Ленинград. Пока переброска идет без потерь.
18 сентября. То, что нам сообщили, не решаюсь даже доверить тетради. Впрочем, если это произойдет, уже не будет тайной. Мой долг зафиксировать, как это было.