В море погасли огни (блокадные дневники)

Капица Петр Иосифович

Затемненное здание штаба снаружи казалось необитаемым. Под синей лампочкой я заметил часового в каске. Он жестом показал, куда нужно идти.

В вестибюле тоже стояли часовые с полуавтоматами, а у телефонов сидели строгие старшины.

Интендант с тремя серебристыми нашивками, проверив наши предписания, коротко сказал:

– Проходите.

Оставив чемодан в закутке раздевалки, я отправился разыскивать второй отдел политуправления.

В тускло освещенный коридор доносился стрекот пишущих машинок, громкие голоса оперативников, диктующих приказы, звонки телефонов, какое - то гудение, дробный стук ключей радистов. Висел слоистый табачный дым.

В комнатах политуправления взлохмаченные инструкторы сидели в расстегнутых кителях. Одни принимали по .телефонам донесения, другие сами печатали на машинках сводки, третьи, зарывшись в бумаги, что - то писали. Я обратился к инструктору по печати, который, чуть ли не водя носом по узкой полоске бумаги, вычитывал гранки воззвания моряков к ленинградцам. Оторвавшись от чтения, он некоторое время близоруко смотрел на меня и не понимал, чего я от него хочу, а постигнув, неохотно поднялся и сказал:

– Пройдем к полковому комиссару.

Он провел меня в небольшую комнату к начальнику второго отдела Добролюбову. Полковой только что вернулся с фронта и был возбужден.

– Писателю не здесь, а на Пулковских высотах следовало быть! воскликнул он.

– С охотой, но... меня послали сюда.

– Это не к вам лично. Но стоило бы посмотреть, как герой гражданской войны Клим Ворошилов у Пулковских высот с моряками в атаку ходил!

Эта весть не вызвала у меня восторга.

– Неужели так плохи наши дела, что главнокомандующий вынужден ходить в атаку?
– с тревогой спросил я.

Мой вопрос смутил полкового комиссара, он поспешил отпустить инструктора и, когда мы остались вдвоем, доверительно сообщил:

– Положение очень тяжелое. Фашист, сволочь, прет и прет. Измолотим одну дивизию - на подходе другая! Гитлер пообещал, что после взятия Ленинграда кончится война. Вот они и лезут. Прямо одержимые! Наша первая бригада с ходу в бой вступила. Третий день дерется на Пулковских высотах. Положение отчаянное. Устали орлы, на ногах едва держатся. Ворошилов, видно, решил взбодрить. Схватил винтовку и пошел впереди. У комбрига дух захватило: "А вдруг убьют маршала, - беды не оберешься!" Подобрал самых отчаянных ребят и кинулся прикрывать Климента Ефремовича. В общем, страху натерпелись и он и комиссар. Но Ворошилов воодушевил моряков - за день больше десяти атак отбили!

– Что же будет дальше?

– Все решат ближайшие дни, а может, и часы. Флот не жалеет снарядов. Слышите, как бьют крейсеры и линкор?

От стрельбы тяжелых батарей дребезжали в рамах стекла и мигала электрическая лампочка под потолком, Полковой комиссар вдруг стал официальным.

– Вас, как имеющего уже некий опыт войны, мы назначаем редактором многотиражной газеты воюющих кораблей, - сказал он.
– Соединение сборное. В него входят корабли разных ОВРов - рижского, таллиннского, выборгского, кронштадтского. Будете выпускать газету для сторожевиков, минных заградителей, тральщиков, сетьевиков, спасателей и морских охотников. Кораблей, как видите, много. Но в соединении нет ни типографии, ни наборщиков, а газету надо выпускать немедля.

– Как же я это сделаю?

– Могу подсказать некие ходы. Здесь, на рейде, как мне докладывали, болтается баржа, прибывшая из Трон-зунда. На ней редактор и имущество газеты шхерного отряда. Разыщите эту баржу и посмотрите, что вам может пригодиться. Редактора отошлете в наше распоряжение.

– Есть, - сказал я, хотя представления не имел, как сумею наладить немедленный выпуск газеты.

Уже надвигалась ночь. Артиллерия фортов и кораблей продолжала бить по южному берегу. Было тревожно и душно, как перед грозой. "Неужели и ночью передышки не будет?" - невольно подумалось мне.

В темноте я с трудом разыскал у Петровского парка здание кронштадтского ОВРа. Начальник политотдела полковой комиссар Ильин еще не спал. Это был невысокий, круглолицый человек с тусклыми глазами и глухим голосом.

– А - а, редактора прислали... Очень хорошо. Когда же мы газету начнем выпускать? Меня уже теребят.

– А у вас есть хоть какое-нибудь типографское оборудование?
– спросил я, надеясь на чудо.

– Типографское?
– переспросил он.
– Нет, даже простого ротатора не имеем. Политотдел сборный, имущества много, но все какое - то не то.

Где же вы намереваетесь газету печатать?

– А это уж ваше дело. Может быть, городская типография возьмет? Но у нас нет денег.

– На первое время мне нужны два - три сотрудника.

– Сотрудников найдем, - уверил он.
– Построим завтра вновь прибывших и спросим, кто с газетами имел дело. А пока можете взять старшину Петра Клецко. Он у нас по печати: за газетами ездит, почту разносит...

Поняв, что в газетном деле начпо ничего не смыслит и серьезной помощи не окажет, я решил дождаться утра.

– Куда разрешите устроиться на ночь?
– спросил я у него.

Начпо вызвал старшину, сидевшего за пишущей машинкой в приемной. Тот взял у меня аттестат на питание и отвел в одну из комнат политотдельцев. В ней стояло три койки. На крайней спал старший политрук из морской погранохраны. Это я определил по нашивкам на рукавах кителя, висевшего на спинке стула. Несмотря на грохот тяжелой артиллерии и позвякивание стекол в окне, он спал на спине с открытым ртом, словно убитый.

Я разделся, погасил свет и лег на койку у стены, которая от мощных залпов вздрагивала, источая запах известки.

На новом месте не спалось. Лишь временами охватывало какое - то странное оцепенение. Мне мерещилось, что я плыву по штормовому, грохочущему морю и не могу удержаться на койке, потому что руки не подчиняются мне... Я падаю и не могу достигнуть палубы, вместо нее - свистящая пустота.

К утру стрельба как будто несколько стихла и стекла окон перестали дребезжать.

"Видно, стреляю! малым калибром с залива, - соображал я.
– А может, немцы уже ворвались на улицы Ленинграда, не будешь же палить двенадцатидюймовыми снарядами по домам".