Хотелось мне мир неоглядный любить,Делиться с другими заботливой силой,Мечталось мне землю ручьями омытьЛюбви милосердной, любви негасимой,Что жгла мою душу во всякую пору —В полуденный зной и в полночную стынь…Не друга обрёл я, но злобную своруВрагов. И насмешки горчат, как полынь.Хотелось мне светлые слезы ронять:Так дерево раненое лесноеТочащейся влаги не может унятьИ соком прозрачным исходит весною.И думалось мне: этой влагою слёзной,Бегущей из всех опечаленных глаз,От крови, от гноя, от жижи навознойОтмоется почва в назначенный час.Не
внемля сомнениям и суеверьям,Одной торопливой мечтой обуян,Я грезил, что слажу с таящимся зверем,Но встретил презренье, укор и обман.Две капли, как ягоды налитые,Скатились на землю с пылающих щёк,Так падают звёзды в долины пустые,Чтоб вихрь остудил их и ливень иссёк.Замкнулся я в муке моей огневой,От мира таился я в кельях укромных —Так прячется в травах цветок полевойОт рук своевольных, от гроз вероломных.Но если взовьётся, как пыль по дорогам,Стенанье селян, иссушенных нуждой,И во поле взгляд набредёт ненарокомНа лица, распаханные бедой, —Вновь слёзы, крупнее рассветной росы,Из глаз моих грянут обильно и дробно,Вновь сердце замрёт в ожиданье грозыИ в тесной груди затрепещет неровно…Но, вновь окружён темнотою смердящей,Скрываться я вынужден, словно чумной,Что вечно идёт непролазною чащейИ отклика ищет у твари лесной…Тоскою душа моя сокрушена.Отвергнув ничтожество в ярких личинах,Я жажду, как отдыха, смертного снаСреди корневищ и прозрачных песчинок…1902
Юргис Батрушайтис
1873–1944
Шелест полевицы
Поклонись травинке у тропы и внемлиТихой полевице, пробившей суглинок, —И глухому сердцу поведают стеблиО судьбе единой людей и былинок…Вас отец всесильный взрастил неслучайно:И соединились в живоцветном чудеДве равные доли, две земные тайныТравы полевые и смертные люди…Тот, кому понятен шёпот полевицы,Не страшится чёрной вековечной бездны,Знает: в царстве мира не сыскать границыМеж землёю пыльной и твердью небесной…
Пранас Вайчайтис
1876–1901
«Я думал: коснусь налитых изумрудин…»
Я думал: коснусь налитых изумрудин,А тронул росою осыпанный мох,Я думал: мой путь неизбит и нетруден, —А к счастью приблизиться так и не смог.Я страха не ведал и умысла злого,Не верил, что даль чернотой налита,Я жаждал посеять заветное словоВ бесплодные слитки сердечного льда.Над миром грядущие грозы нависли,Но верю, что в душах, подвластных беде,Живут благородные чувства и мысли,Как светлые перлы в глубокой воде.[1900]
Винцас Стонис
1893–1986
Летний вечер
Гаснущего солнцаТающий клочок.Песенку ночнуюПробует сверчок.Проступают звёздыСреди редкой тьмы.Кутаются в дымкуПоле и холмы.Дремлет у дорогиПыльная трава;Ветер побоитсяТронуть дерева.Звонкие колёсаУкатили прочь:Скоро всю округуУкачает ночь.1908
Винцас Миколайтис-Путинас
1893–1967
Беззвучье и мрак
В доме моём этой ночью беззвучье и мрак,Дом – как руины святилища – пуст и постыл.Колокола тишины, леденея, гудят на ветрах.Жертвенный камень остыл.Пусть позабыли жрецы об огне алтаря —Ты погасить одиночество в сердце не мог.Жди, одинокий: ещё не восстала заряГрозная, будто клинок.Звёзды задув, ты бы мчался, не ведая вех.Пусть и душа остывает во мраке, оцепенев.Ветры хаоса пусть вырвут из сердца навекМуку,
печаль и гнев.Море услышишь и пламенный говор гор.Горький напев оживёт: словно звезда, обуглен.Жди, одинокий: нескоро зажжётся простор,Острым клинком разрублен.1922
Казис Бинкис
1893–1942
«Ворчит профессура, путаясь в поводах…»
Ворчит профессура, путаясь в поводах:Талантлив местами, но как несерьёзен!А мне – если честно – повсюду паводок,И в каждом моём кармане по сотне вёсен.Выходишь – и кругом наводнение, —Затоплены все сердечные взгорья.Словом, такое всеобщее помутнение, —Что же теперь: дряхлеть и трухляветь с горя?Столько пенсне и мантий – что делать голому?У них о любой весне имеется притча.Тут одному роса окропила голову, —Он сразу стричься.А я ненароком, почти незаметно яКарман или рот приоткрою, —И вырываются вёсны – орда несметная —Вся заливая жаркой зелёной кровью.Поздновато жалеть, и вопить панически,И взятки совать: весна бескорыстна!Видать, что недуг приключился хронический —И теперь никуда от него не скрыться…1923
Юлюс Янонис
1896–1917
Зимой
Рябина в инее с утра —Как вылита из серебра,Земля и небо всё белей,И снег летит поверх полей.Снега повсюду. Ближний лесСтоит нахмурен и белес,И я один иду в лесу —Нестынущую боль несу.Я спрашиваю у сосны —Не далеко ли до весны,Не скоро ясень и ветлаДождутся солнца и тепла?Сугробы всюду. Не могуТропинку различить в снегу;А хлопья белые, легки,Летят, летят как мотыльки.Один бреду. И на ветруВ глухом заснеженном боруЯ слушаю угрюмый шум —И сам спокоен и угрюм.6. II.1915
Балис Сруога
1896–1947
«Рута у дома. В лугу полевица…»
Рута у дома. В лугу полевица.Дремлет на солнце девушка в белом.Зрячие травы. Роса искрится.Утром недвижным и онемелым —Дремлет на солнце девушка в белом,Вздрагивает на щеке ресница,Тихо прильнула к руке полевицаСтеблем несмелым.1917
Из цикла «Гимны в честь гостьи лазурной»
«Сумерки светятся, падая…»
Сумерки светятся, падая,Как голубые клубки.Мука взмывает крылатая —Взмахи, как ночь, глубоки.Мука является затемно,Как поджигатель ночной.Разве рыдать обязательно,Чтоб ты смирилась со мной?Сумерки не сберегли меня —Криком лечу в синеву.Нежную гостью по имени,Пьяный от муки, зову.Крик мой призывный беснуетсяНад чернотой бытия, —Нищая доля-безумица,Как мне оплакать тебя?Мука рождается затемноВ жалящем колком огне.Разве рыдать обязательно,Чтоб ты ответила мне?
Саломея Нерис
1904–1945
«Сосны и пена, как снег…»
Сосны и пена, как снег.Даль, синева, белизна.Лодка и в ней человек.И на душе тишина.Колокол плачет в груди.Колокол стонет в земле.Я отпускаю – иди.Пусто в лесной полумгле.Плыть от любимой землиБольно и радостно мне.Солнце погасло вдали.Сказка мерцает на дне.Скроют песок и быльёСкрипку в сосновом бору.Сгину я – имя твоёКто пропоёт на ветру?..1926