В нашем классе
Шрифт:
Погода была мягкая, с мелким снежком — как раз для прогулки. Но нет, Толе уже некого было ждать.
«Неужели и я виноват в том, что Парамонов сжег трансформатор?» — думал он и, вспомнив о том, с чего началась его ссора с Аней, никак себе не мог ответить на этот вопрос. Но он чувствовал, что Аня в чем-то права, и от этого на душе было горько и обидно. Ему казалось, что он потерял что-то такое, что восстановить уже трудно и, может быть, уже невозможно. Но это потерянное «что-то» очень важно всегда и во всем. Толя долго не мог определить, что же все-таки он мог потерять,
XIV
Через несколько дней с Толей произошла неприятная история.
Когда он вошел в школу, торопясь на уроки, в широком вестибюле, заполненном первоклассниками, которых встречали мамы и бабушки, его окликнул Миша Фрумкин, ученик из параллельного класса.
— Здорово, Толька! — улыбаясь, сказал он. — Что же это ты ростки нового зажимаешь?
— С чего ты взял? — нахмурясь, спросил Толя.
— А ты еще не читал?! Ха-ха! Там про тебя такое написано. Ну, как в «Правде», протянули.
— В «Правде» — про меня? — побледнел Толя.
— Да нет, в нашей стенной газете! До «Правды» тебе еще далеко. Ох, и здорово! С образными выражениями, с цитатами. А карикатура — любо-дорого смотреть. Что ж ты так опростоволосился?
Толя уже не слушал Мишу. Прямо в пальто он побежал к себе, на второй этаж.
Около дверей класса, где всегда вывешивалась стенная газета, толпились мальчики. Тут были из шестых классов, из седьмых и даже из десятого.
— Эй, расходись, сам идет! — вдруг выскочив из класса, крикнул Юра Парамонов.
Увидев взволнованного Толю, ребята расступились. «Мысль ученика (экстренный выпуск)», — пробежал Толя по яркому заголовку отрядной газеты. За передовицей «Отдадим все силы учебе» шли статьи: «Скоро весна», и… вот она: «Зажимщик ростков нового». Толя впился глазами:
«Наш известный композитор Толя Гагарин махнул рукой на учебу своего отряда. Например: Юрий Парамонов ведет бесшабашный образ жизни, и поэтому из-за него сорвался вечер в женской школе. Он поломал нам общественный приемник, не зная законов физики. И ясно: Парамонов может очутиться в числе второгодников. А подсчитано: если свести всех второгодников нашего района вместе, то получится, что у нас каждый год две школы (!) учатся впустую.
В соседней, 739-й школе все классы стараются учиться без единой двойки и второгодников. А Толя Гагарин знает об этом начинании, но палец о палец не ударяет. Он только ходит, как Гамлет, и размышляет. Надо председателя одернуть!
Цепкий глаз».
«Цепкий глаз, цепкий глаз…» — повторял про себя Толя и никак не мог оторваться от газеты, потому что за его спиной стояли ребята и безусловно ждали, что он скажет. Да какой это «Цепкий глаз»? Это же Димка Бестужев!..
Под статьей была нарисована карикатура: Толя, сидящий за партой, закрыл глаза и заткнул пальцами уши, то-есть ничего не видит и не слышит, что творится вокруг него. У него был длинный нос и толстые губы, а волосы на голове почему-то стояли дыбом. Но все-таки он был похож на себя, и из этого можно было сделать вывод, что его рисовал Пипин Короткий.
— Ну что, товарищ председатель, — тронул Толю за плечо Парамонов, — здорово нас с тобой в прессе увековечили, а? Теперь мы вроде друзья — на одной доске стоим!
— Пошел вон! — обернувшись, сказал Толя и замахнулся портфелем на Парамонова.
Ребята, окружившие стенгазету, засмеялись.
— Это кому портфелем, мне? — удивился Парамонов. — Я хочу тебя поддержать в тяжелую минуту, а ты мне портфелем? Черная неблагодарность!
Толя побежал в раздевалку сдавать пальто, а вернувшись в класс, подошел к Димке, сидевшему с Маркиным и Сидоровым:
— Твоя статейка?
— Моя, — ответил Димка.
— Значит, по-твоему, я не поддерживаю новое начинание?
— Да.
— А чего ж тут нового в семьсот тридцать девятой школе, когда все школы всегда стремились и стремятся к полной успеваемости?
— А то, что теперь сами девочки — понимаешь, сами! — решили взяться за дело. Они к каждому подходят индивидуально.
— «Индивидуально»… — с иронией сказал Толя. — Какое слово выдумал! А может быть, персонально или сугубо лично?
— Ничего Димка не выдумывал. А индивидуальный подход к неуспевающим у них есть на самом деле, — сказал Сидоров. — И мы вот тоже подошли к тебе индивидуально — заметку написали.
— Хорошо, пускай такой подход будет. А при чем здесь я? Чего вы на меня навалились? Написал Димка жалкую статейку и уж думает, что Гоголь!
— Весь этот разговор — тоска зеленая, — подняв на Толю глаза, сказал Сидоров. — Вместо того чтобы согласиться с нами, ты обижаешься.
— Да была бы эта заметка деловой… Не понимаю! Сами выставляли мою кандидатуру в председатели, а тут — хлоп: «размышляет, как Гамлет»!
— Да, я выставлял тебя в председатели, — сказал Димка. — Но это не значит, что я на тебя должен все время богу молиться. И если будешь дальше так смотреть на класс, я снова напишу про тебя.
— Этого тебе уже не придется делать, — твердо сказал Толя.
— Перестроишься? — спросил Сидоров.
— С сегодняшнего дня или Димка больше не редактор газеты, или я больше не председатель совета отряда!
— Как? — изумился Димка.
— Я уже сказал, надо слушать.
В коридоре зазвенел звонок, и Толя пошел к своей парте.
В класс вместо преподавателя географии Ивана Матвеевича входил Парамонов. В руках он нес длинный человеческий скелет, видимо вытащенный из школьной кладовой, где тот всегда стоял. На черепе с пустыми глазницами сидела парамоновская шапка, а к его полукруглым ребрам веревкой был привязан учебник физики.
— Ребята! — крикнул Парамонов. — Привет из загробного мира! Географии не будет! У Ивана Матвеевича грипп! Ура!