В объятьях зверя

atranquility

Именно в тот день Кэролайн и встретила Клауса — младшего сына Майкла. Хоть он и был одет, как сегодня, — в строгий черный костюм с белоснежной рубашкой и дорогим галстуком, — он был совсем не похож на своего строгого консервативного отца. Он много улыбался, а в глазах танцевали бесенята. Несколько раз в тот день они встретились взглядами, но каждый раз Кэролайн застенчиво прятала глаза и, кажется, краснела. Теперь Клаус понимал, что влюбился в нее еще тогда. Добиться расположения светловолосой красавицы Майклсону-младшему оказалось нелегко: Кэролайн пугала его слава сердцееда и Казановы, в которого была влюблена большая часть ее однокурсниц. Необъятные букеты роз, билеты на концерты любимых музыкантов, прогулки на катере — Клаус пускал в ход всю свою фантазию. И противостоять его безграничному

обаянию становилось все сложнее. И, наверное, никогда еще Кэролайн не чувствовала себя такой счастливой до того момента, когда наконец этот невидимый, но долгое время сковывавший ее барьер рухнул.

За те три года, что они были вместе, Клаус показал ей: сказки могут сбываться наяву. В день ее рождения он однажды забрал ее с занятий в университете на белоснежном коне, а вечером, позвав ее самых близких друзей, устроил для нее шумную пенную вечеринку в одном из самых дорогих ночных клубов Нью-Йорка. Придя домой, он мог захлопнуть перед ее носом учебник и сказать: «У тебя есть ровно час, чтобы собраться: на выходные мы уезжаем во Флориду». Он навсегда влюбил в себя ее родителей, поразив их своей сдержанностью, галантностью и в первую очередь — отношением к ней, и подружил их семьи. Однако Кэролайн любила его далеко не за умение делать роскошные подарки и даже не за романтичность, благодаря которой каждую минуту, проведенную рядом с ним, она чувствовала себя настоящей принцессой. Она любила его за ямочки на щеках и хитрый прищур голубых глаз. Любила за характерный британский акцент. Любила за то, как он всегда забавно начинал ругаться, когда Т9, которую на своем мобильном он постоянно забывал отключать, превращал вопрос о планах на вечер в предложение «скрыть туалетную бумагу красного крота». Любила за их прогулки на роликах по местным паркам, когда они пытались догнать друг друга, а по завершении таких гонок ели клубничное мороженое, которое оба обожали. Она любила его просто за то, что когда-то он появился в ее жизни.

Кэролайн не хотела думать о том, что когда-то это все может закончиться. Но судьба посчитала иначе.

Клаус всегда находился в окружении красивых девушек и не скрывал, что ему нравится их внимание. Молодой, богатый, безумно красивый — он знал себе цену и мечтал взять от жизни все и даже больше. Он не преследовал в жизни какой-то определенной цели, а просто жил, стараясь получать удовольствие от каждого дня. Имея все, он хотел лишь больше.

Кэролайн не хотела верить слухам, с которыми неизменно было связано имя Клауса Майклсона: она знала его гораздо лучше, чем может судить толпа. И она без страха вверяла ему саму себя.

Разрушить хрупкий песочный замок оказалось так легко… Один неловкий взгляд на экран смартфона, который Клаус оставил на тумбочке, уйдя в душ, на котором загорелась фраза сообщения, присланного абонентом с женским именем: «Я тебя люблю», а вслед за этим — звонок от этой самой девушки. Не помня себя, словно на под воздействием каких-то потусторонних сил, Кэролайн дрожащими руками взяла трубку. Услышав женский голос на другом конце телефонного провода, любовница Клауса не сказала ничего, кроме одной короткой фразы, по которой и так все становилось понятно: «Пусть он сам все расскажет».

Скандала не было, хотя Кэролайн, плача в подушку от бессилия холодными осенними вечерами, понимала, что лучше было бы, если бы он все-таки случился: быть может, так она смогла бы выплеснуть хотя бы часть боли, и сейчас было бы легче. Клаус понимал, что отрицать что-то бессмысленно. Кэролайн лишь дрожащими пересохшими губами смогла спросить, в первый ли раз он изменил ей. Она со слезами на глазах умоляла не обманывать ее хотя бы сейчас. И тихие слова Клауса, произнесенные им в следующую секунду, стали вторым кинжалом, который он вонзил ей в спину. Оказалось, что Клаус встречался с Камилл уже около двух лет. Все это время он целовал Кэролайн, признаваясь в любви, строил планы о том, как они станут одной семьей, а по вечерам уходил к той, другой, которая точно так же, как и Кэролайн, верила его словам и безумно любила. В этот момент Кэролайн накрыло волной такой сильной боли, что она не смогла даже закричать — она просто опустилась на пол и беззвучно заплакала. И только в этот момент

Клаус, для которого отношения с Камилл не значили ровным счетом ничего и который надеялся, что это ничего не будет значить и для Кэролайн, понял: в душе у нее что-то надломилось. Он, словно обезумевший, кинулся перед ней на колени, целовал ее руки и просил прощения. Он клялся, что не любил так сильно никого, кроме нее, и что сам не может объяснить, что с ним происходило. Он обещал разорвать все связи с Камилл и умолял дать ему шанс все исправить. Футболка Клауса почти насквозь промокла от слез Кэролайн. По его щекам тоже текли слезы. Они просидели так в объятиях друг друга до самого утра, но не сказали друг другу ни слова. Лишь когда забрезжил рассвет, Кэролайн, собрав остатки сил и воли, все-таки поднялась, дрожа всем телом, чтобы уехать из этого дома навсегда.

Он звонил ей по вечерам, но Кэролайн, глотая слезы, умоляла забыть ее номер и все, что между ними было. Он приезжал к ней домой, но она ни разу не пустила его на порог, хотя сердце рвалось на куски от боли и отчаяния. Он писал ей письма… А она до сих пор хранила их, хотя была уже давно влюблена в другого мужчину.

Любил ли когда-нибудь Клаус? Он любил Кэролайн до сих пор. Ту смешную белокурую девчонку, которую увидел тогда, на церемонии вручения грантов. Ту, которая так заливисто смеялась по утрам, когда предпринимала очередную попытку поднять его с постели. Ту, чья улыбка оживляла его, подобно ласковому солнцу. Ту, которую он потерял навсегда. Наверное, это звучит очень глупо, но Клаус действительно не знал, почему он так и не смог хранить ей верность. Ему было интересно пробовать что-то новое, ему нужен был адреналин, нужно было преступить что-то запретное. Для него отношения с Камилл были не больше, чем игрой, просто способом отвлечься. Он хотел верить, что Кэролайн не принесет столько боли его слабость. Он привык жить так, и, быть может, в этом была не только его вина: он слишком рано почувствовал вкус свободы и понял, что такое вседозволенность, а однажды попробовав, остановиться уже не смог.

Клаусу казалось, что по его венам проходит ток каждый раз, когда он видел Кэролайн со Стефаном. Он не противился этой боли, наоборот, хотел, чтобы она поглотила его целиком. Потому что эта же встреча для него была и как глоток свежего воздуха. Однажды взглянув на эту девушку, отвести свой взгляд он уже не мог.

— Все так же любуешься закатами над Гудзоном? — услышав знакомый насмешливый голос, выйдя на террасу, залитую ярко-оранжевым светом, Кэролайн вздрогнула.

Обернувшись, девушка увидела перед собой Клауса, который сделал пару шагов в ее сторону.

— Осенью это большая редкость, — ответила она, — поэтому эти краски посреди серой сырости еще более ценны.

Она была такой же: тонкой чувствующей окружающий мир, максимально открытой ему. Только взрослой.

— В осени тоже есть свое очарование, — заметил Ник.

— Ты же знаешь, я больше люблю лето, — с какой-то усталостью вздохнула Кэролайн.

Они молча стояли так с полминуты, глядя куда-то вдаль.

— Ты совсем не изменилась.

По губам Кэролайн скользнула улыбка.

— Может быть, это и к лучшему.

— Как ты? — прошептал Клаус, и Кэролайн по его глазами поняла, что этот вопрос был главным, который он так хотел ей задать.

— Все хорошо, — девушка вновь посмотрела ему в глаза и улыбнулась.

Какой же родной для него была улыбка и как часто с тех пор он видел ее во снах…

— Ты, наверное, не поверишь, но я наконец-то научилась играть в шахматы, — усмехнулась она.

— В шахматы? — мягко рассмеявшись, переспросил Клаус, и Форбс кивнула. — Ну вот, а говорила, что в жизни к ним не притронешься.

— Когда все выходные идет проливной дождь, не только за шахматы возьмешься.

Кэролайн помолчала немного, а затем, не потому, что так предписывали правила приличия, а потому, что сама хотела узнать это, спросила:

— Как твои дела?

Она уже не любила этого человека — она знала это совершенно точно. Но он по-прежнему был ей дорог.

— Неплохо, — Клаус пожал плечами. — Потихоньку вывожу компанию отца из кризиса. Цены на нефть рухнули, — в ОПЕК творится непонятно что. Сейчас, к счастью, все пошло на стабилизацию.