В одно прекрасное детство
Шрифт:
ВСТРЕЧА ДРУЗЕЙ ДЕТСТВА
А пилоты к этому времени уже выбрались из своих тесных кабин, спрыгнули на траву и немедленно приступили к физзарядке, чтобы размять затёкшие в полёте руки и ноги. Шумно вдыхая и выдыхая, они выполняли известные в ту пору упражнения «колун», «русская присядочка» и «пожарный насос».
Папа приложил палец к губам, чтобы мы не шумели, и мы на цыпочках прокрались за спину пилоту,
Но на этот раз поднять он руки поднял, а опустить не смог: папа успел просунуть свои руки ему под мышки, легонько сжал его голову ладонями и спросил нарочно не своим голосом:
— Угадай, кто я?!.
Это получилось так смешно, что мы с Дуровым едва не расхохотались.
Пилот сначала удивился, попробовал повертеть головой в кожаном шлеме, но вырваться из могучих папиных рук ему не удалось и пришлось ему угадывать.
— Николай Митрофанович? — спросил пилот тонким голосом.
— Не-а! — засмеялся папа от радости, потому что по голосу сразу узнал своего друга, — недаром они ещё в детстве прозвали Витьку Барановского писклёй.
— Товарищ Синельников? — снова пропищал пилот.
— Не-а! — захохотал Дуров вместе с папой.
— Кузьма Лукич? — спросил пилот почти женским голосом.
Тут уж мы захохотали все втроём, а бедный пилот чуть не заплакал:
— Ну кто же это тогда, кто, кто?!
— Сдаёшься? — грозно спросил папа чужим, страшным голосом.
— Сдаюсь, — проговорил пилот.
Тут папа поворачивает его и целует, но, поскольку всё лицо пилота закрыто большими лётными очками и мохнатым шарфом, поцеловать его удаётся только в нос.
— Ну, здравствуй, Витёк, здравствуй, дорогой друг детства!
Не успевает пилот опомниться, как его уже обнимает Дуров:
— Витюша! Дружочек! Здравствуй!
Но тут происходит небольшое недоразумение: пилот стаскивает с головы кожаный шлем с очками и оказывается не мужчиной, а… женщиной…
— Я, конечно, очень рада и, конечно, здравствуйте, — говорит она вежливо. — Только вы, видимо, ошиблись, я не Витя, и не Витюша, и не Витёк, а Валя, Валентина Павловна Белуха.
Мой папа очень смутился и даже покраснел, Дуров тоже смутился.
— Извините его, — сказал Анатолий Анатольевич. — Надеюсь, он не сделал вам больно, когда схватил за голову.
— Пустяки! — засмеялась женщина. — На ошибках мы учимся.
— Не сердитесь на нас, — попросил Дуров и поцеловал женщине-пилоту руку.
— Чепуха на постном масле! — сказала женщина-пилот. — Я ни капельки не сержусь, а Виктор Тимофеевич Барановский, ваш друг детства Витюша, вон там. — Она показала рукой на второй аэроплан.
И вот мы снова идём на цыпочках. Стараясь не шуметь, мы подкрадываемся ко второму пилоту.
Папа незаметно заходит к нему за спину и хватает его точно так же, как и первого пилота. Но теперь папа не спешит: а вдруг снова произошла ошибка и этот
— Простите, вы Витя из Ростова-на-Дону?..
Пилот кивает:
— Он самый.
Конечно, с того далёкого времени, как Витьку Барановского дразнили писклёй, он вырос, и голос у него переменился, и его стали называть Виктором Тимофеевичем, но папа с Дуровым всё равно узнали его. Они страшно обрадовались, перемигнулись за его спиной, и папа, как в детстве, стал тереть своему другу детства уши.
— Угадай, кто я?! — спросил он снова не своим голосом.
Витя из Ростова-на-Дону попробовал вырваться из могучих папиных рук, но и ему это не удалось. Тогда он стал угадывать:
— Петр Спиридонович?..
— Не-а! — захохотал папа.
А я встал перед пилотом и тоже сказал:
— Не-а! — и стал его разглядывать: я же видел настоящих пилотов первый раз в своей жизни.
Он был одет во всё кожаное: кожаный шлем, кожаная куртка, даже штаны на нём были кожаные, а на ногах кожаные краги, похожие на бутылки. Из-под больших лётных очков у пилота торчал красный, обветренный нос и густые усы.
А пилот продолжал угадывать:
— Товарищ Груздев?..
— Не-а! — закричали мы вместе с папой.
— Лука Кузьмич?..
— Не-а! — закричали мы вместе с Анатолием Анатольевичем.
— Ну, кто это, кто?! — взмолился пилот, как маленький мальчик.
Мне стало его жалко, и я спросил:
— Сдаётесь?!
Пилот сдался, и папа отпустил его.
— Ну! — закричал папа. — Здравствуй, Витёк! Узнаёшь своих друзей детства?!
Пилот во все глаза смотрел на Дурова и папу, переводил взгляд с одного на другого и никак не мог их вспомнить. Потом попробовал догадаться:
— Ты Чевка, а ты Барыба? — неуверенно произнёс он. Но папа и Дуров затрясли головами:
— Не-а, не-а!
Тут папа решил больше не мучить пилота и признался:
— Я Шурик-длинный, помнишь?
И Дуров сказал, указывая на себя пальцем:
— А я Толик-артист, помнишь?
В далеком детстве это были их прозвища, и пилот, услышав их, невероятно обрадовался.
От радости все трое бывших мальчишек обнялись и даже пустились в пляс.
Но тут, откуда ни возьмись, появился какой-то очень длинный дядька в клетчатой кепке, надетой козырьком назад. На плече он держал жёлтый деревянный треножник с каким-то ящиком сверху.
— Прекрасно! — закричал он. — Встреча старых друзей — это то, что нужно! Я кинооператор, я хочу снять вас для кино! Продолжайте ликовать!
Дядька в кепке козырьком назад поставил свой киноаппарат и начал крутить ручку. Он крутил ручку и одновременно командовал.
— Товарищ мальчик! — кричал он мне. — Подойдите к пилоту и по-мужски пожмите ему руку! Товарищ Дуров, трогательно возьмите мальчика на руки, как будто это ваша обезьянка! Товарищ пилот, крепко обнимите своих друзей детства! А теперь, товарищи, все вместе весело засмейтесь. Для улыбки я спою вам сейчас специальную песенку!