В океане "Тигрис"
Шрифт:
Явились к лодке, Эйч-Пи, я и Рашад собрались как следует заняться пробоиной и не сразу заметили, что ветер крепчает, а волны разгуливаются.
«Тигрис» стало бить о пирс.
Будто и прибой небольшой, но лупит и лупит, поперечинами, на излом — прилив, вода высоко, и ребра «Тигриса» как раз вровень с бетонной площадкой.
Не осознав еще серьезности положения, попросили на соседнем судне автомобильные покрышки, приспособили в качестве кранцев, как это часто делается. И убедились, что кранцы-амортизаторы не выручают, поскольку бьет не строго по горизонтали, а с вращением: приподнимет, навалит и бросит.
Осталось амортизировать руками. Держим пятнадцать минут, полчаса — чем дальше, тем хуже, болтанка усиливается, бежать за подмогой нельзя: пока бегаем, корпус вконец размолотит.
Еще благо что прилив — перепад уровней здесь велик; при малой воде лодка колотилась бы тремя метрами ниже края пирса — как бы мы тогда ее удерживали?
Хуже всего тут не физическое напряжение, хотя плечи и заломило, а чувство полной беспомощности: пока не кончится, жди и держи.
Ф. РАССКАЗЫВАЛ
Однажды на Финском заливе яхта с не очень умелым экипажем спряталась от непогоды в абсолютно не приспособленной для того бухте.
Первая ошибка была в том, что решили прятаться, — в открытом море штормовать безопасней.
Вторая ошибка — не раскрепились как должно, навыков не хватило и не позволила обстановка.
Третья ошибка — канаты оказались как на подбор пеньковые, ветхие, не канаты, а колодезные веревки.
Стемнело, волны перекатывались через жалкое подобие мола, яхту трясло и дергало. Со звуком лопнувшей струны оборвалась одна из веревок, через двадцать минут — другая.
На судне завели мотор. Знали, что сейчас перетрется и лопнет последняя, и знали, что ничем ничего предотвратить нельзя. Так, наверно, чувствует себя кролик перед удавом или обложенный волк за секунду до выстрела.
Если бы еще успеть врубить ход и чтоб двигатель не заглох — такое с ним порой и в тихую погоду случалось.
Хлопнуло, ударило, застрекотал винт, и яхта понеслась по дуге, к берегу, на камни, где ей суждено было выситься памятником самой себе неделю, пока латали дырки, приподнимали корпус домкратом, подсовывали брусья, — это было нескончаемо, постыдно, изнурительно, однако это уже было работой, и как тяжко ни приходилось, те бездельные минуты, проведенные в ожидании неизбежного, ни с каким авралом даже в отдаленное сравнение не шли.
Но я отвлекся.
БИТВА У ПИРСА (ОКОНЧАНИЕ)
Приехали Карло и Герман, ахнули, стали помогать. Но теперь-то нас было больше, теперь мы могли попробовать сопротивляться стихии активно. Эйч-Пи забрался в новенький «Зодиак» и завез якорь метров за сто от пирса. Нос «Тигриса» был таким образом оттащен от пирса, лодка повернулась к бетону кормой — корму продолжало бить.
Привязали к корме двухсотметровый нейлоновый канат, подарок моряков «Славска», и побежали на дальний конец причала, туда, где он загибается буквой «г». Там обмотались вокруг здоровенной кнехтины, выбрали каната сколько надо, наложили шлаги — и облегченно вздохнули. Избавили корабль от беды. А всего-то и требовалось — заранее раскрепить…
Случись ветерок не утром, в нашем присутствии, а ночью, кто знает, в каком состоянии мы бы застали свой «Тигрис» и не оказался ли бы для него Бахрейн финальной стоянкой. Суша положительно нам мешает. Уж такое вроде бы обязательное правило — оставлять ночного дежурного на судне, — а и то забыли соблюсти. Отныне решено категорически: на «Тигрисе» — круглосуточная вахта.
Приступаем к врачеванию полости. Разбились на три бригады: Тору и Герман — под водой, Карло — на воде, я — на пирсе.
МАРШ-АРАБ
Вокруг громоздятся камышовые вороха. Вяжу снопы — не серийно, а штучно, на заказ.
Мне говорят: «Нужен сноп такой-то толщины и длины». Подбираю пучки сухих желтых стеблей и укладываю валетом, комлями наружу, раздвигая по требуемой мерке. В середину добавляю стебли покороче. Выравниваю, чтоб вышла аккуратная цилиндрическая кипа.
Кое-чему, оказывается, я научился у Гаты в Эль-Курне. Рекламаций с последующих звеньев конвейера к «марш-арабу» — «болотному арабу» — не поступает.
Завершив сноп, бросаю его прямо в воду, к «Зодиаку», на котором восседает Карло. Карло вязанку подбирает, заправляет под веревки, а Герман и Тору ее снизу подхватывают и запрессовывают окончательно.
Первые три-четыре снопа были в человеческий рост, теперь идут поменьше. Сколько я их уже наделал, не счесть. Ниша, по-видимому, бездонна. Камыша заметно поубавилось — так, глядишь, и запасов не хватит.
Мастерю свои снопики, а неподалеку высится крупнейший в мире сухой док: он только что построен, и на днях состоится его «крещение». Этакое корыто, чуть ли не полукилометровое, с поднимающимися из-под воды стенами, для ремонта океанских танкеров.
РАЗГОВОР
Вообще на Бахрейне многое строится, и многое из того, что строится, удивительно.
Например, неподалеку отсюда, на дне Персидского залива, запланировано сооружение подводной гостиницы. Туристы смогут через иллюминаторы любоваться фантастическими пейзажами. Глубина защитит постояльцев от зноя.
Проект гостиницы — французский, строить будут французы и англичане. Вышеупомянутый док тоже возводили заграничные компании, на свои средства, своей техникой, для своих судов.
Мне кажется, я слышу, как супермодерный док и наш допотопный «Тигрис» разговаривают.
— Лапоть, — брюзжит док, — У тебя даже трюма нет. Баловство.
— Ваша правда, — почтительно соглашается «Тигрис».
— Никакой прибыли, сплошной убыток. Хоть бы рекламными плакатами обвешался…
— Ваша правда.
— Понимать надо, не куда-нибудь пришел, на Бахрейн. Мы все здесь ловкие, практичные, добычливые.
— Я — не на Бахрейн. Я — в Дилмун.