В океане "Тигрис"
Шрифт:
Обстругиваются и склеиваются уключины, одна уже поставлена обратно и зафиксирована. Узлы тверды, как дерево, Тур не устает удивляться: «Юрий, Карло, откройте секрет!» В ответ даем потрогать ладони, они у нас как подметка на сапоге.
ПО НОТу
Жарко, как в сауне, пот катит градом, мышцы сводит, руки саднит. Но дело сдвинулось ощутимо, мы всего два дня в Матре и уже приступили к сборке. В Бахрейне так не было. Приобрели опыт.
Опыт, в частности, и в том, чтобы не толпиться скопом вокруг
У меня же, напротив, есть повод радоваться: пришла из Москвы посылка с мумие, облепихой и с письмом от Ксюши. И мне перед печальным Туром немного даже неловко.
Когда работа спорится, неохота ее прерывать. Но приказ командира — закон; побольше бы, впрочем, таких приказов. Тур заботится, чтобы и об этой стране мы потом судили не понаслышке, — и вот чужеземцы откладывают свои топоры, стамески и кувалды, выходят из-за барьера и вновь превращаются в экскурсантов.
ВЫЛАЗКА
Утром 9 января встали рано. Нас сопровождали двое немцев-инженеров из ФРГ. Предстояло проделать приблизительно двести пятьдесят километров в глубь материка и обратно.
Оман, дугой вытянутый по краю Аравийского моря, по природным условиям делится на несколько зон: прибрежную, гористую, пустынно-каменистую и песчаную. Дорога, по которой мы ехали, соединяет берег с зоной камней — новая отличная дорога, вполне европейский автобан, построенный совсем недавно иностранцами.
Горы, долины — серое и зеленое, в основном пальмы.
На вершинах и склонах немало крепостей, вернее, сторожевых башен. И деревни тоже — как крепости.
Побывали в одной такой, именуемой Фрак.
Высокие глинобитные стены, двухэтажные дома, между ними башни — все это огораживает довольно большую территорию, тихую, тенистую. Войдя туда, чувствуешь: время остановилось. Журчит вода в арыках, солнце пробивается сквозь перистые кроны. Трава, грядки и бесконечные ряды финиковых пальм.
Раньше в этой деревеньке процветал промысел индиго, но сейчас он заглох, оставив по себе на память великанские кувшины-амфоры, в которых варилась краска.
Дома обязательно с плоской крышей, входная дверь — капитальная, резная, окна с решетками и только на втором этаже.
Все бы хорошо, если бы не настроение Тура. Он хочет, чтобы мы ходили стадом, а Норрис нас снимал. Тот, как назло, оставил камеру в автобусе, пока он бегал за ней, мы разбрелись по деревне и всю ее осмотрели, а затем предстояло делать вид, что видим все впервые, уже специально для съемок — великая вещь документальный кинематограф.
НАЧАЛИ МОЛИТЬСЯ!
Ф. рассказывал: лет двадцать назад в Ленинград приехал с Востока высокий государственный гость. В программе его пребывания значилась и мечеть.
Войдя в мечеть, гость и свита притихли и сосредоточились. Хроникер-оператор, приставленный к ним для ведения кинопротокола, оперативно нажал гашетку.
Оператор по лентам кинохроники знал, как ведут себя в мечетях мусульмане. Но гости почему-то медлили, не кланялись и не воздевали рук, а пленка в кассете расходовалась. И тогда оператор, потеряв терпение, зычно скомандовал: «Начали молиться!»
Норрис принес камеру, и мы «начали молиться», делать так называемые «проходы», причем Тура наши актерские способности не устраивали, он жаждал добиться правды жизни, заставлял снимать дубли, нервничал и ворчал.
Потом мы сели в автобус и поехали дальше, в Ницву.
АУКЦИОН
Форт Ницва — самый большой на Аравийском полуострове, с башней двадцатичетырехметровой высоты, окруженной соответственно высоченными стенами.
Внутри стен — городок, с автономным водоснабжением, с узкими, как водится, улицами и непременным базаром — суком. Придя на сук, мы стали свидетелями любопытного зрелища — овечьего аукциона.
Под развесистым деревом сидело кружком человек двести, образуя собой как бы арену. По арене бегали продавцы, таскали на руках ягнят, тянули на веревках коз и овец и галдели. Окружающие тоже галдели. Писарь что-то строчил на бумажке, видимо, регистрировал цены.
У режиссера Тура загорелись глаза. Норрис, поймав их блеск, встрепенулся — и помчался к машине, как ошпаренный: он опять забыл камеру на сиденье.
Никак он не может понять, что здесь не студия, с ее пробами и репетициями, здесь репортаж, охота навскидку.
Пока он бегал, Тору снимал, что мог, но — внемую, а звук тут был чуть не главное. Хейердал выходил из себя, гневно апеллировал ко мне, Карло, Норману: «Кого мы с собой взяли?!»
Сопровождающие с интересом вслушивались и запоминали: будет о чем посплетничать — на «Тигрисе» скандал! Наконец, синхронная камера появилась, однако, к сожалению, накал страстей на аукционе уже шел на спад.
АТМОСФЕРА НАКАЛЕНА
Автострада, диктовавшая нам маршрут, обрывалась в деревне Эль-Хамра.
В Эль-Хамре мы опять побывали на базаре, и ситуация вновь повторилась: дружелюбные, приветливые хозяева, гиды с ушками на макушке — и раздраженные, публично выносящие сор из своей избы гости.
Вернулись на «Тигрис» усталые и злые.
Мне кажется, я догадываюсь, что выбивает нашего шефа из колеи. Нерасторопность Норриса — да, денежные затруднения — да, но есть и еще одно, что грызет здесь, в Омане, его душу: горечь обманутых надежд.
Следует, видимо, рассказать подробнее о том, на что я лишь намекнул в предыдущей главе.