В окопах Донбасса. Крестный путь Новороссии

Евич Юрий Юрьевич

Направление, с которого будет работать миномётами и прочим противник, было очевидно. Соответственно «Скорую» сразу же загнали под прикрытие многочисленных гаражей, так что только чудом можно было поцарапать её осколками, а уж прямое попадание и вовсе исключено. Нашли лестницу, слазили на крышу гаража, посмотрели впереди местность — закономерно убедились, что не видно ничего. Местность пересечённая, пагорбки и буераки с растительностью чередуются непрерывно. Да ещё и темно.

Прокачали резервный канал связи по рации с моими в ППД роты (пункт постоянной дислокации) — убедились, что связь хоть и отвратная, но присутствует. Телефонная связь — штука ненадёжная: как только всё начнётся, она, скорее всего, рухнет. Мой медицинский расчёт дружно задремал в машине, окончив все подготовительные

мероприятия, а я отправился пообщаться с командирами подразделений и управлением бригады. Перекинулись парой слов с командиром разведроты Шайтаном. Только вчера вечером видел его в штабе — он сначала жутко возмущался, что уже несколько дней не может сдать захваченные трофеи — «Урал» со снарядами, захваченный у укров. Видно было, что человек находится на грани психоэмоционального истощения, и отчаянно нуждается в отдыхе. Сказал, что ему надо готовить новую операцию, а времени категорически не хватает из-за этой дурацкой возни с бумажками. Вообще, с приходом нового генерала это стало фирменным стилем работы бригады, — множество никому не нужных бумажек, которых писали всё больше и которых никто не читал, — вместо реального обучения подразделений и подготовки их к боевым действиям. Замотанные до предела офицеры не вылезали из штаба, многократно переписывали одни и те же и писали всё новые документы — не имея времени на настоящую боевую подготовку своих подразделений. Очень скоро это проявится.

Потом, в штабе, стоя на лестнице, ведущей на второй этаж, Шайтан мне сказал: «Видел твоё выступление (это про мою гневную речь в адрес хохломутантов — про убитых возле «Шахтёра» земляков). Хорошо сказал — мне аж тут тепло стало!» И прижал к своей груди, напротив сердца широкую, могучую ладонь с короткими, крепкими пальцами. Помню, мне было очень приятно услышать положительный отклик от этого достойного воина. Как раз накануне кое-кто из «диванного воинства» делал мне замечания, что я «слишком агрессивно» выступил — и мне было приятно, что те, кто идут вперёд, кто дерётся за родную землю по-настоящему, думают и чувствуют так же, как я.

И вот теперь, за несколько минут до атаки, мы обнялись с ним у борта БМП, на которой, в белых халатах, сгрудились почти неразличимые в темноте его разведчики. Наши должны были идти двумя группами. К одной я прикрепил фельдшера зенитного дивизиона, которого «выдернул» из расположения его подразделения в своё распоряжение на время боя. Ко второй нужно было придать кого-то из медиков — после длительных раздумий выбор пал на командира эвакуационного взвода моей роты. В данном случае, как и во многих боях, очень ярко проявилось взаимное действие двух простых жизненных принципов: «война — это та же самая мирная жизнь, просто сконцентрированная до предела» и «на войне мелочей не бывает».

За фельдшера я был полностью спокоен. Молодой хлопец под тридцать — спокойный, уравновешенный в самых тяжёлых обстоятельствах, уверенный в себе и хладнокровный. Немногословный, с большим боевым опытом. А командиром группы, которой я его придал, пошёл очень опытный разведчик, с которым они много раз ходили в поиск ранее и понимали друг друга с полуслова. По совокупности немногих признаков — как они переглянулись с командиром, как он поправил ремень автомата на плече, как кивнул мне в ответ на краткий инструктаж — я сразу понял, что за него можно не беспокоиться. Проверили канал связи — я ему выдал свою запасную рацию — и он беззвучно растаял в темноте вместе с командиром своего отряда.

Со вторым прикомандированным медиком всё было намного хуже. Вроде тоже молодой парень, с первых дней в нашем движении, стоял с арматурой на блокпостах. Трудится в подразделении реально самозабвенно — по несколько дежурств кряду. Выезжает на вызовы с бригадами под обстрелами. Я его планировал на роль своего нештатного зама, брал с собой во все инспекционные поездки по подразделениям, натаскивал и обучал. Вроде по всем формальным признакам — самое время пройти обкатку боем. Тем более что Шайтан — опытнейший командир разведроты. Держись рядом с ним — и всё будет в порядке.

Однако ещё перед боем я обратил внимание на поразительный упадок морального духа у этого, в общем-то,

толкового молодого офицера. Особенно меня поразило, что в ответ на мои инструкции, кивнув, он как-то равнодушно ответил: «В общем, всё равно умирать». С одной стороны, я сразу понял, что человека с таким настроением в бой посылать нельзя. С другой стороны, замены ему не было: нештатная «ударная группа» моей медицинской роты составляла на этот бой экипаж МТЛБ, и кого-либо из них выделить было нельзя, потому что тогда оставшиеся не смогут выполнять задачи на бронетехнике. Врачебный коллектив составляли либо мужчины солидной комплекции «под пятьдесят», без всякой выучки и боевого опыта — готовые мишени на поле боя, либо женщины — которых в стрелковую цепь тем более не пошлёшь. Это был тот весьма частый для командира на войне случай, когда необходимость заставляет посылать кого-либо из подчинённых в бой — при этом ты отчётливо видишь, что делать этого нельзя.

Оставалась надежда, что Шайтан всё сделает грамотно и, как бывало всегда, всё обойдётся. Я крайний раз напомнил своему офицеру, чтобы держался рядом с командиром роты и слушал его указания, и подошёл к небольшому кружку командиров подразделений. Они немного были удивлены, увидев здесь, «на передке» начальника медицинской службы бригады. Все офицеры «управлений служб бригады» дружно прятались в штабе, кроме начальника штаба бригады, — этот толковый, решительный и знающий офицер был здесь, он-то и осуществлял общее руководство процессом «на месте». Привычно посетовали на отсутствие связи, которую нам обещали-обещали, да так и не наладили. С завистью посмотрели на моего «Кэнвуда» — у меня в медицинской роте было два десятка радиостанций, присланных моими друзьями — гораздо больше, чем в любой роте, включая разведроту. Перекинулись несколькими словами и разошлись по подразделениям. Повисла та особая, томительная пауза, когда посланные приказом войска уже ушли вперёд, но ещё не встретились с противником. На весах Всевышнего уже решено, кому совсем скоро лечь в землю.

…А наши пули уже в стволах. А в наши мины взрыватель вдет. Но знает только Иисус да Аллах, Кого, когда, почему и где…

Пули уже в стволах, но минуты до того мига, когда они вылетят и начнут терзать горячую плоть, растянулись, повисли в воздухе густой пеленой…

С тяжёлым воем прошли над головой снаряды наших гаубиц. Небо впереди расцвело ярчайшими бутонами разрывов. И не успел стихнуть грохот артподготовки, как воздух разодрала бешеная дробь стрелковки. Наша пехота пошла в атаку.

С этого мгновения секретность предстоящей операции существовать перестала. Я вызвал свои медицинские средства усиления: было совершенно очевидно, что одним-двумя ранеными не ограничится, и нам предстоит много работы. Разбрасывая лужи, примчалась ещё одна «Скорая» — степенно лязгая траками, подкатил МТЛБ.

Начальник штаба руководил боем по рации и телефонам, я стоял рядом и молча ждал. В душе медленно скручивалась тяжёлая пружина ожидания. Работа тактической медицины — пойти туда, где самое пекло, где пехота лежит, не поднимая головы, и снег под многими ребятами тает в багряных лужицах крови, выдернуть тех, кто лёг — как минимум, раненых, если получится — и убитых, и вернуться. И так — столько, сколько надо. Вернуть бойцов в строй, спасти мужей, детей и братьев для их близких. Поэтому я очень люблю свою работу.

Наконец-то ситуация более-менее определилась.

— Наша пехота понесла тяжёлые потери. Они на позиции возле элеватора, за Михайловкой. Выдвигайтесь туда. Заберите раненых.

Я кивнул, и мимо нашего МТЛБ проплыл наш блокпост с флагом ДНР — мы пошли вперёд, за Михайловку.

В селении, как и положено в разгар боя, было абсолютно пусто. Многочисленные воронки, в том числе и свежие, и свист пуль отовсюду. Частично выбитый, частично подходящий на подмогу своим свежими силами, противник активно сопротивлялся. Где находился элеватор — это был неразрешимый вопрос. В таких ситуациях всегда очень важно в спешке не выскочить прямиком на вражеское подразделение.