В оковах его власти
Шрифт:
—Прости меня. Я не заслуживаю прощения, но я прошу его. Прости меня, пожалуйста.
Мои руки цеплялись за больничную сорочку. Дрожь в теле Маши заставила вскинуть голову. Она тихо плакала, но очень старалась успокоиться или скрыть это.
—Шшш, все не плачь.
Я вскочил, обхватывая теперь бледное лицо, и начал как безумный зацеловывать каждую слезу. Битое стекло на губах от ее боли. Кислотный дождь по коже, не оставляющий ни единого шанса на спасение.
—Я не могу не плакать, я пытаюсь. Господи, Саш. За что тебя прощать? Я все понимаю, и этот ребенок ничего не поменяет. Я люблю его, ты, уверена, тоже. Ты ведь любишь детей, я уж точно знаю. За что мне злиться? И прощать тебя мне не за что. Нельзя заставить полюбить, Саш. Ни в чем тебя не обвиняю, моя мама и правда была замечательная. И теперь, зная все детали, кто я такая, чтобы держать обиду? В том, что я люблю тебя, кроется только моя проблема и ничья больше.
Меня оглушило обухом, похлеще тех ударов на ринге. Я перехватил Машу за подбородок и приподнял так, чтобы видеть ее поплывший от боли взгляд. Что же в твоей головке творилось, девочка?
—Ты не должна плакать ни сейчас, ни вообще. Прекрати. Это первое. Второе, что ты несешь? Я спишу все это на гормоны, потому что внутри тебя наш ребенок. Иначе я не могу описать сейчас ситуацию. Насчет твоей мамы: это было и прошло, она сделала свой выбор, я — свой. Мы расстались, любовь закончилось. Боль долгое время оставалась со мной, но не из-за того, что мы расстались, а потому что вкупе со всем это принесло крутые изменения в моей жизни. Я получил пожизненный срок по собственной воле и сделал выводы лишь к сорока годам.
Маша прикрыла глаза и грустно улыбнулась, стараясь при этом отстраниться от меня. Но я не позволил, лишь сильнее удерживая ее в своей власти.
—Ты ведь понимаешь, почему она на самом деле тебя бросила, Саша. Она болела, она ушла, чтобы не причинить тебе боль. Потому что видеть то, что видел мой папа, — это страшно, Саш. Это страшнее смерти, сильнее любого отчаяния и хуже самой страшной пытки. Если бы не это, ты был бы ей мужем, а меня не было в этом уравнении никогда. Мы бы не встретились. Тебе было бы суждено быть с ней.
Вот только была одна вещь…
История не знает сослагательного наклонения.
Я сейчас не дышал. Конечно, Америку мне Маша не открыла. В глубине души я все понял сразу, и ПРИНЯЛ это, как принимают горькую правду. Выбор Нади навсегда остался ее выбором. Я бы не смог причинить подобную боль ей, приключись такое со мной. Потому что придерживался мнения «честность в отношениях главнее всего». Выбор сделали за меня. Что в первый раз, что во второй, что в третий. Что позже с Вахой. Все вокруг делали выбор за меня, будто бы я несмышленый ребенок, а не мужчина. Словно я не заслуживал право голоса, словно не человек вовсе. Это правильно? Это справедливо?
Желание уберечь — своего рода жертва, за нее воздастся. Но я расценивал это как предательство, в глубине души осознавая мотивы. Она прекрасно отыграла свою роль тогда, и я поверил. Поверил той, которую любил. Поверил в лживые заверения.
Я бы боролся с ней до конца: иначе бы не представлял своё поведение. Я бы переворачивал мосты, двигал бы планеты и заставлял время течь в обратную сторону. Сделал бы все, но она решила иначе, распорядившись нами по-своему. Мне было жаль Надю, и жаль, что она прожила все, по сути, сама. Я слишком хорошо знал ее как человека, чтобы уяснить: только близкие были допущены в закоулки ее души, а тот договорной муж никогда не стал её близким. Значит, она тянула лямку сама. Сама боролась. Как могла и как умела.
В то время как я сдабривал нашу почву памяти ненавистью и отвращением ко всем чувствам в принципе, кроме жгучей любви по отношению к сыну. Чем я и жил все время.
—И это был ее выбор, Маша. Я любил твою маму, это были мои первые чувства. Я планировал с ней семью и детей. Это правда. Затем она решила мою судьбу сама, как и нашу судьбу в целом. Она отказалась от борьбы вместе со мной, и никто не смеет ее за это судить. Каждый поступил бы в этой ситуации по-своему.
Маша вздрогнула и просипела:
—Ты узнал все и просто ушел, Саша. Это не отболело. Это все еще причиняет тебе боль.
Призраки прошлого тоже могут напугать.
—Я был шокирован, не каждый день подобное со мной случается. Да поставь себя на мое место. У меня в голове был полный пиздец, это если смягчить. Все вспомнилось.
Она затихла, стирая очередную скатившуюся по щеке слезу.
—Я всегда буду номером два, я буду живым напоминаем о маме, о бывшей жене и той ужасной аварии сына. Все сходится на мне клином, понимаешь?
—Глупости. Полнейшие глупости. Ты живое напоминание только о том, что я снова могу дышать полной грудью, обнимать любимую и касаться ее живота в ожидании нашего ребенка, — я несмело протянул руку к плоскому животику и ощутил ни с чем не сравнимое тепло. —Что за номер два? Ты для меня вместо сердца.
—Ты действуешь под воздействием эмоций от новостей о беременности. Я все понимаю, Саша. Я не заставляю тебя…
—Что ты не заставляешь меня? Любить тебя? Я проговорю вслух: я тебя люблю, ты моя женщина, я люблю ребенка внутри тебя, я не хочу, чтобы ты страдала и накручивала себя. Никакой третьей женщины между нами не будет. Разве что дочка, которую ты родишь, и она будет спать с нами. Только в этом случае.
Я сорвался и прижал ее хныкающее тельце к себе, понимая, что ни черта я в девушках не понимал. Ровным счетом ноль. Не общался я с такими чистыми и невинными. Все были прожжённые стервы и четко знали, что им надо от меня. А здесь…полная неизвестность.
—Ты никогда не говорил, что любишь меня.
Ах вот оно что? По спине блуждало едва пускающее корни успокоение. Теперь все встало на свои места.
—Маша, я не восемнадцатилетний сопляк и не буду обливать тебя сахарным сиропом. Я мэр города, жесткий и порой бескомпромиссный с другими. Ты не знаешь этой темной стороны, с тобой я всегда другой, понимаешь? Давно уже во мне нет той романтики, что была когда-то. Но я буду стараться для тебя, просто говори мне. Что не так. Что хочется. Господи. Да я иначе проявляю свои чувства. Я забочусь, оберегаю, даю тебе все, я доставляю тебе физическое удовольствие. Но если не говорю тебе о любви, это совсем не значит, что не люблю. Я тобой живу.
Цветы? Не дарил. Конфеты? Нет. Мне проще было дать ей карту. В окна лазить? Я готов был купить ей «Кадиллак», квартиру и просто спрятать ее от всех, чтобы не кричать о том, что мне дорого.
—Саша…
—Просто подари мне дочку. А потом сына. Пожалуйста. И держи меня так же крепко, как я тебя.
ГЛАВА 29
МАША
Я цеплялась за Сашу и молилась, чтобы это не был сон. Очевидно, мой рассудок был очень близок к тому, чтобы окончательно слететь с катушек, раз я допускала подобную возможность. Мы в такой позе провели казалось, что вечность. С закрытыми глазами и на ощупь. В тот момент у меня в груди разрасталась нечто необъятное, непостижимое и такое теплое, что хотелось снова плакать. За это себя я корила. Мне бы успокоиться, но как? Если сейчас я плакала от счастья.