В паутине
Шрифт:
Помолчали. Сосед почти на автопилоте совал в рот оливки.
Зверски хотелось напиться, но бутылка стояла пустой, за новой идти лень и сей печальный факт нагонял тоску. От нечего делать он вставил в магнитофон диск с техно в исполнении группы "Depeche Mode". Не очень громко, скорее для фона. Сосед воспринял инициативу благосклонно. Глазки у него сделались мечтательно-отрешенными, что придавало их обладателю вид довольно-таки идиотский.
Его же, торговца мылом, это мало беспокоило. Сосед говорил, умолкая лишь за тем, чтобы промочить горло минералкой, затем продолжал говорить как заведенный: о прошлом, о судьбе своей, о стране, о
Лицо Владимира кого-то ему напоминало. Слепок из советского прошлого. Выяснилось, что сосед его работал на телевидении, вел по будням юмористическую передачу, в бытность журналистом успел скопить перед крахом некоторую сумму и вложить средства в землю. Капиталовложение принесло удачу: быстро встал на ноги, ныне не бедствует. Работу прежнюю вспоминал с желчью на языке, и произвел впечатление человека мрачноватого. Возможно не благодаря личине комика, а вопреки…. В общем, жизнь его была полна всяческих перипетий.
Излияния продолжались где-то час. Спать не хотелось.
— Я слушал тебя, теперь ты будь добр послушать меня.
Сосед с готовностью отвесил поклон.
Он озвучил первую свою мысль: любовь к по-настоящему хорошей музыке. Особое к ней отношение.
— Прослушивание музыкального произведения для меня превращается в некий ритуал.
— Можно предположить, что ты негативно воспринимаешь мелодии по радио, ТВ, из динамиков в общественном транспорте.
Верно подмечено. Ты слышишь? Это "In Your Room", — он подошел к окну.
Когда песня закончилась, он выключил магнитолу и произнес:
— Музыка создает настроение. Усиливает чувства. Гимн — припадок патриотизма, марш — война, романс — любовь. Музыка по определению несет важнейшую информацию, музыка чистой воды, Музыка с большой буквы. Компьютер не способен создать мелодию, трогающую слушателя до глубины души. Человек — да. Это объясняется тем, что композитор вкладывает в произведение часть себя: некая форма бессмертия. Бах и Вивальди не умерли, они живут среди нас. Они радуют нас.
— Но с ними нельзя поговорить.
— А зачем? — улыбнулся он, — Что бы ты сказал? Выразил слова восхищения?
— Предположим. Вообще, существует множество тем….
— Они не существенны. Ты прекрасно это понимаешь.
Сосед помолчал.
— Ты не очень-то общителен, правда?
Торговец не ответил — смотрел в окно. Шел легкий снежок. Девочка выгуливала собаку, собака напоминала медведя — черное пятно на белом, присыпленном снегом тротуаре. Сосед не потрудился повторить вопрос.
— Да, это так, — ответили ему через некоторое время, — С ближними мне разговаривать трудновато. Сам первым разговор никогда не начинаю. Наверно это разновидность комплекса, но я не хочу его исправлять. Мне с ним комфортно.
Вова шелохнулся и, как бы испугавшись этого движения, замер в кресле, а он добавил, поправляя занавеску:
— Моему собеседнику достаточно десяти минут, чтобы понять, что взять с меня нечего, кроме едкой правды. Я плюю людям правду в лицо, и за это меня презирают, ненавидят, боятся, избегают. Они теряют ко мне всяческий интерес. Но есть и другая категория человеков: эти не нуждаются ни в ком, кроме себя и, зачастую, не замечают рядом остальных. Они привыкли брать, но они не научились давать взамен приобретенного. Не хотят. Что-то я увлекся, а ты меня даже не останавливаешь.
— Нет, продолжай, очень интересно.
— Нет, тебе неинтересно, ты хочешь домой. Поверь, я не чудовище, я обычный "мещанин" как ты выразился. Ты завтра же забудешь мое среднее статистическое лицо.
Вова, казалось, растерял весь свой врожденный юмор. Взор у него прояснился.
Попойка завершилась так же быстро, как и началась: соседу на мобильник позвонили, и он был вынужден ретироваться с тысячью извинений. Столик еще был полон яств. Едва затихли шаги на лестничной клетке, он отправил продукты в холодильник, даже к ним не притронувшись. Попробовал читать. Строчки сливались. Слова ничего не говорили, не смотря на многократное повторение. Он собрал имеющиеся силы и пролистал две страницы. Некий эмигрант-еврей скрывается от властей в странах с тоталитарным режимом, мечта его жизни — попасть в южную Америку, купить небольшую фазенду и обжиться там, чтобы умереть в счастливой старости, окруженным внуками. Разумеется, это у него не получается, он вынужден терпеть всяческие унижения и неудобства, страдает от недоедания. Вся соль в том, что время действия — не вторая мировая, и даже не 20 век, а 2561-ой от рождества Христова, но цивилизация почему-то остановила развитие свое и постепенно катится к упадку. Виной тому массовое вымирание евреев от загадочной болезни. Главный герой знает, что заражен страшным вирусом, ему остаются считанные дни. Итак, он с огромнейшим трудом достает билет через Атлантику, проходит таможенный контроль, самолет греет турбины…
Ха, это кажется забавным.
Звонок в дверь. Он тупо уставился на обложку книги. Может, померещилось? Второй звонок, на этот раз продолжительней. Потом нетерпеливый стук.
Он открыл и тут же пожалел, что не смотрел в глазок — на пороге переминалась с ноги на ногу блондинка. Бросилась на шею, всхлипывая: "Ромочка, прости, я такая дура, пожалуйста, прости меня, Ромочка".
— Что тебе нужно? — глухо спросил он, отделавшись от лобызаний.
— Пусти меня, мне не куда идти.
— Чушь! — он потянул за ручку, но она мертвой хваткой вцепилась в косяк:
— Нет! Умоляю! Я не вру.
Почерневшие от размазанной косметики глаза увлажнились, видимо не в первый раз. Девушка дрожала как побитая собака. При виде ее внутри что-то шевельнулось и, в который раз проклиная себя за врожденную доброту, он грубо, за локоть, втащил ее в квартиру. Она залепетала благодарности, он старался не слушать, закрыл ей ладонью рот и четко, по слогам предупредил:
— На рассвете чтоб духу твоего здесь не было.
Пришлось включить чертов ящик и делать вид, будто смотришь боевик. Пока она приводила себя в порядок, он спрятал сколько-нибудь ценные вещи под замок, убрал подальше хрупкую посуду и фарфор. Пожарил яичницу.
Первые робкие попытки приласкаться он решительно пресек. Она обиженно хлопала глазами, скукожившись в кресле.
— Ты еще дуешься на меня? Я тебя не понимаю, я же попросила прощения. Какая муха тебя укусила…тебя не узнать…ты хочешь, чтобы я встала на колени, да? Чтобы валялась у тебя в ногах?
— Я хочу, чтобы ты помолчала и не давила мне на мозги.
— Я не могу молчать, когда вижу, как ты себя со мной ведешь. Из-за какого-то пустяка…. Когда ты наконец обратишь на меня внимание?! Рома! Выключи свой глупый телевизор, я с тобой разговариваю, а не со стенкой!