В плену Левиафана
Шрифт:
После такого духоподъемного (особенно в части привидений) экспресс-анализа Алекс немного приободрился. И решил, что самое время позавтракать перед походом на второй этаж.
— Хотите перекусить, Себастьян? Не знаю, что вы предпочитаете по утрам, но у меня есть консервы. Ветчина и рыба. Хлебцы. Вода… Выбор не самый роскошный, я понимаю.
Любое обращение к калеке дается Алексу с трудом. Неизвестно, понимает ли Сэб хотя бы малую часть из того, что ему говорят. Если и понимает, то выборочно, и уловить систему в его спонтанных реакциях невозможно. Близнец Лео остался совершенно равнодушен к известию о том, что все находившиеся в доме люди пропали. С такой же отстраненностью он встретил сообщение Алекса о лавине. И лишь упоминание о делах давно минувших дней (в них фигурировала кошка по имени Даджи) вызвало
Себастьян был взволнован по-настоящему, он едва не захлебнулся собственной слюной.
Что же происходит в голове у чертового паралитика? В заброшенном доме, войти в который у Алекса нет никакой возможности? У Даджи наверняка имеется лазейка. Была лазейка и у Лео, что неудивительно. Алекс же обречен топтаться на пороге. С никому не нужными хлебцами в руках.
Вряд ли они составляют рацион Себастьяна.
И беспомощных людей полагается кормить, есть без посторонней помощи они не в состоянии. С чего в таком случае начинается кормежка?
С подноса. С тарелок, глубоких и мелких. Со столовых приборов, которые придется поочередно (вилка-ложка-ложка-вилка) всовывать в пасть мумии, лучше бы ее и вовсе не было!..
Лучше бы она присоединилась к покойному Джан-Франко, а уж с потрясением от увиденного (два мертвых тела вместо одного) Алекс как-нибудь бы справился.
Не-ет.
Это ужасные мысли. Порядочный человек так думать не должен, а ведь Алекс всегда считал себя порядочным человеком. За всю свою жизнь он не совершил дурного поступка, не сподличал; он старался делать людям добро, и не его вина, что старания эти не так уж часто достигали цели. Пользы от тебя немного, но и вреда особого нет, — иногда говорила Кьяра. В такие моменты Алекс обижался на сестру, но никогда не хамил ей, не впадал в гнев или истерику. А все потому, что он нежно любит Кьяру. И нежно любит родителей, и всегда был почтителен со своими работодателями. И внимателен к любому, кто заглядывает в его магазинчик.
Но все это больше не актуально. Волею судьбы Алекс отрезан от здоровых и дееспособных людей. И вынужден коротать время в обществе человека, который даже не в состоянии обслужить сам себя. Следовательно, забота о нем падает на плечи Алекса, большей несправедливости и придумать невозможно! Ведь рано или поздно придется столкнуться с физическими проявлениями немощи, готов ли к этому Алекс?
Поживем — увидим.
Во всяком случае, никаких неприятных запахов от Себастьяна не исходит (если вынести за скобки камфару), он выглядит опрятно, и одежда на нем добротная и чистая. А свитер и вовсе той же марки, что и летняя куртка Лео, — «Aeronautica Militare», мумии такая дорогая вещь ни к чему…
Не-ет.
Это ужасные мысли. Но и Лео поступил ужасно… ужасно неосмотрительно, затащив больного человека на вершину, пусть даже это и его брат-близнец. На горной вершине нет никаких сиделок, «скорой помощи» сюда не добраться. А если она и доберется, то будет совсем не скорой; Алекс злится на Лео, злится по-настоящему. И даже полоса на шее брата не извиняет Лео: легче всего спрятаться за спиной у смерти, переложив свои проблемы на кого-то другого. Особого ума для этого не надо!
Консервы открываются безо всякого труда — стоит лишь потянуть за кольцо на жестяной крышке. В больничном закутке нашлась и кое-какая посуда: несколько тарелок, глубоких и мелких, когда-то составлявших столовый сервиз. Тарелки выглядели бы совсем просто, если бы не вензеля и маленькие короны. На одной из полок Алекс обнаружил вилки и ложки с такими же вензелями: столовое серебро, не иначе!.. У Алекса тоже есть серебряная ложка — подарок крестной, тети Паолы. На ложке выгравировано его имя, и лет ей столько же, сколько и Алексу. А столовые приборы Лео и Себастьяна еще старше, и они — красивые. Изысканные и утонченные, если такое определение вообще подходит к посуде. Ее наличие предполагает семейные обеды за столом, покрытом льняной скатертью: белоснежной, накрахмаленной. К посуде прилагаются свежесрезанные цветы в огромных вазах. Кольца для салфеток в виде головы дельфина или антилопы. Алекс так и видит этот дельфиний семейный обед: близнецы Лео и Сэб, разделенные столом. Их родители, разделенные столом. За таким обедом можно было бы умереть от скуки, если бы не кошка по имени Даджи. Она свободно перемещается от одного участника трапезы к другому, время от времени вспрыгивая к ним на колени. Матери и отцу близнецов не очень-то нравится такое поведение, зато дети счастливы.
Кошка, а вовсе не скатерть, выступает здесь светлым пятном. И не цветы, хотя они совсем свежие и тоже отливают белизной. Но это — неживая белизна, свойственная лишь нескольким видам: каллам, лилиям и гиацинтам. Наверное, это все же каллы, воображение Алекса рисует их в мельчайших подробностях: аккуратно свернутые восковые кульки с торчащими из основания толстыми соцветиями-початками. Где он мог видеть каллы?
В цветочном магазине.
На снимках в журналах по цветоводству, которые выписывает мама. Кой черт, Алекс никогда не совал нос в эти журналы и не заглядывает ни в цветочный магазин, ни в единственную в К. оранжерею. Стыдно сказать, но за время вялотекущей любовной связи с Ольгой Алекс умудрился не подарить ей ни цветочка. Он хорошо знает, как выглядят камнеломка, горечавка и лабазник — спутники его детства. Но каллов в спутниках не числилось.
Остается… кладбище.
Вотчина покойного синьора Тавиани, сторожа. Мертвым — мертвое, оттого на могилах частенько встречаются искусственные цветы. Чтобы привести их в негодность, солнцу и дождю нужно очень постараться, они не гниют, разве что скукоживаются и теряют краски. Возможно, Алекс видел точную копию чертовых каллов на чьей-то могиле. И запомнил их во всех подробностях.
Внезапно возникшие мысли о кладбище и — опосредованно — о синьоре Тавиани делают картинку пасторального семейного обеда едва ли не зловещей. За столом сидят вовсе не четверо; не только близнецы и их родители — кто-то еще! Но разглядеть всех присутствующих не получается, как бы ни старался Алекс: свет не падает на них, и теней они не отбрасывают. Время от времени кошка Даджи, гуляющая по кромке воображения Алекса, выгибает дугой спину и шипит. И попеременно жмется то к одному близнецу, то к другому, только у них она может найти защиту…
От кого?
От фантомов, заполнивших собой пустоты вокруг стола — слишком большого для четверых людей и одной кошки.
Всему виной Сэб. Нынешний, а не тот, что болтает ногами и ерзает локтями во время семейного обеда; не тот, что бросает Даджи кусочки отварного мяса. Нынешний Сэб лишен возможности двигаться, он держится в тени, как и сидящие за столом.
На свет его не выманишь.
Впрочем, все здесь — сплошная тень. Чернота, тьма. Свечи не в состоянии прогнать ее, лампа не в силах растопить. Она лишь немного рассеивается вблизи потрескивающих фитилей, а между тем уже наступило утро. Где-то там — вверху, внизу, за пределами покрытого твердым снежным панцирем «Левиафана».
Когда наступит утро в самом «Левиафане» — неизвестно, да и наступит ли оно? Темнота начинает злить Алекса, еще больше злят свечи, лампа и даже верный «Mag-Lite». А ведь он еще ни разу не подвел Алекса, послушно прошивая пространство на многие метры и в заданном направлении. Но все эти манипуляции лишь искажают общую картину.
Алекс не видит ее целиком, вот оно что!
Он судит о происходящем в «Левиафане» лишь по сполохам света, в то время как истинная жизнь дома скрыта от глаз и проходит в полной и абсолютной темноте. Быть может, с этим смирились калека Себастьян, мертвый Джан-Франко и рисованный Игнасио, но Алекс — совсем другое дело! Его ноги и руки не вышли из повиновения, он жив, а вовсе не нарисован на стене. И все еще не теряет надежды докопаться до истины.
Стойка с ледорубами пуста.
Алекс несколько раз забывал о них. Забывал в самый неподходящий момент, оттого и пришлось спуститься в подвал в поисках подходящего инструмента. Зато теперь вспомнил, и снова момент оказался неподходящим — стойка пуста.
Ледорубов было три, один из них похоронен под снегом в десятках метров от «Левиафана», и похоронил его не кто иной, как сам Алекс. Но кто успел взять два других — и когда? Алекс не видел их после того, как вырытый им тоннель обрушился, но это ровным счетом ничего не значит: стойка просто выпала из поля его зрения. А тусклые огоньки свечей — никакие не помощники. Что еще? Он спускался в подвал и провел там некоторое время, достаточное для… для чего?