В плену орбиты
Шрифт:
"Получается!" - радостно кричал он про себя. Действительно - получалось хорошо. Он добился устойчивости "Альфы" быстрее, чем кто-либо до него. Он приводил ее в равновесие, снова раскачивал, начинал вращение, останавливал ее на половине оборота, а затем раскручивал в обратную сторону.
Пруэтт "играл" на рычаге управления, как на флейте, легко прикасаясь к нему пальцами, и "Альфа" повиновалась ему.
Техник, стоявший за главным пультом управления, тихонько свистнув, отключил подачу воздуха и спустился поговорить с Пруэттом.
–
Он взглянул на Пруэтта; на его лице. промелькнула усмешка.
– Майор, а может, вам... того... хочется попробовать аварийное маневрирование?
"Что-то он хитрит",- подумал Пруэтт и внимательно взглянул на техника.
– Ну-ка, расскажи поподробнее, дружище, что это за штука?
– спросил он.
– Э, да я совсем забыл, что вы здесь в первый раз.
Так вот, вы сумели, скажем, стабилизировать стенд, ясно? А мы тут начинаем подбрасывать вам всякие неприятности. Отключим некоторые сопла или начнем менять их мощность. Так сказать, малость напутаем вам, а потом посмотрим, как быстро вы из этого выкарабкаетесь. Конечно, если вы слишком устали, вымотались...
Техник не успел договорить. Пруэтт только посмотрел на него. Он знал, что в комнате управления все внимательно следят за разговором, и понял, что его в какой-то мере испытывают. Программу-то он выполнил. Он вполне отвечал предъявляемым требованиям, но теперь испытатели предлагали ему собственную программу трудностей.
Он мог бы кончить на сегодня. У него и без того получилось лучше, чем у других космонавтов. Но тогда он разочарует этих людей, они будут качать головами, глядя ему вслед...
Он откинулся на спинку кресла и расслабился.
– Ну, что ж, крутанем ее еще разок.
Лицо техника озарила улыбка.
– Молодец, майор. Я готов был спорить, что вы именно так и скажете.
Все маски были сброшены, начался открытый "турнир" между Пруэттом и операторами стенда. Они постараются его сокрушить сумасшедшими выкрутасами, но он из кожи вон вылезет, а возьмет верх над ними.
Они обрушили на него все, что можно выжать из "Альфы" по инструкции... Через пятнадцать минут рев сжатого воздуха сменило приглушенное шипение, затем наступила тишина. Пруэтт вытирал пот с лица, а техники в это время отстегивали ремни. Ему помогли спуститься на пол, и он устало прислонился к тренажеру.
– Ну, кто победил?
– спросил Пруэтт.
Кто-то легонько хлопнул его по спине.
– Ничья.- Техник помедлил.
– Знаете, майор Пруэтт, вы первый человек, которого мы не сумели заставить чертыхаться и просить о помощи.
Его глаза светились искренним восхищением.
– Майор, у вас все пойдет отлично, ручаюсь, отлично!
Пруэтт уходил из испытательной камеры, чувствуя, что вырос на целую голову.
...Несчетное число часов и
"Д-да, если сладить с этим тренажером,- подумал Пруэтт,- можно спокойно отправляться на Марс в лодчонке с подвесным мотором".
Он внимательно изучал индикаторы положения в пространстве, установленные на тренажере. Они показывали кувыркание, вращение и другие движения и маневры капсулы, "вышедшей из повиновения". Эти три прибора полностью воспроизводили положение находящейся на орбите капсулы относительно внешнего мира. Их нужно было изучить так глубоко и детально, чтобы реагировать на их сигналы рефлекторно, почти инстинктивно.
А суммарное движение относительно всех трех осей одновременно воспроизводилось на четвертом приборе квадратном индикаторе, расположенном в центре приборной доски. Космонавт должен был научиться выравнивать стрелки приборов так, чтобы на четвертом приборе образовалось совершенно четкое перекрестие. Любое отклонение от такого положения означало, что ориентация капсулы нарушена. Это было особенно важно, например, когда космонавт хотел точно ориентировать капсулу "параллельно" поверхности Земли.
Как только Пруэтт освоил управление реактивными двигателями системы ориентации капсулы в пространстве, он убедился, что управлять капсулой гораздо легче, чем истребителем.
Тренажер был настолько точной копией капсулы, что космонавт получил возможность буквально "пожить" в той машине, в которой ему предстояло унестись в космический вакуум. Всего в полуметре перед его лицом и грудью находилась приборная доска, на которой теснилось около полутора сотен шкал, переключателей, рукояток, кнопок и других средств управления; множество цветных лампочек мерцало или вспыхивало, причем каждый цвет имел особое значение.
В свое время Пруэтт опасался, что страшная теснота в кабине космического корабля может вызвать у него приступ клаустрофобии (Боязнь ограниченного пространства.-Прим. ред.), но теперь, к своей великой радости, понял, что ошибался. Оказалось, что представление о "нормальном", обычном, весьма относительно. Все было делом привычки.
Пруэтт вспоминал, что все писатели в книгах, которые ему доводилось читать, взирали на космос с содроганием, рисовали картины беспощадной, жестокой пустыни, чуждого, безжалостного пространства, вечно враждебного, даже смертоносного в своем крайнем несходстве с привычным миром людей.