В подполье можно встретить только крыс…
Шрифт:
В. Буковский не был первым, кто посягал на нерушимость этой стены. Задолго до него, как я уже рассказывал, такую попытку совершил Сергей Петрович Писарев. Еще в 50-ые годы, сразу после 20-го съезда партии, сумел он довести до ЦК КПСС свое заявление о преступных злоупотреблениях психиатрией, и добился создания для проверки этого заявления авторитетной комиссии. Но общественность так ничего и не узнала о благородной работе этой комиссии, а СПБ не только не были ликвидированы, но со временем начали расти, как грибы после теплого осеннего дождя. Угрюмая и грозная стена молчания продолжала окружать их. Но через щель, пробитую в ней В. Буковским, потрясенный мир увидел страшные картины человеческих страданий и услышал приглушенные стоны истязуемых людьми
Говорят, «лиха беда начало» — щель начала постепенно расширяться. Владимир Борисов и Виктор Файнберг, согласовав свои действия, организовали из-за стен Ленинградской СПБ регулярные репортажи, в которых убедительно показали античеловеческое нутро этой, так называемой больницы, ее роль, как одного из центров безжалостного подавления свободной мысли. Были показаны и врачи — преступники против человечества.
Бесстрашный Владимир Гершуни сделал то же самое в одиночку из-за стен бывшего Орловского централа, ныне — Орловской СПБ, куда его заточили, чтобы сломить волю к свободомыслию, к борьбе против всяческого беззакония и произвола. К этому человеку у меня особое отношение. О Володе Борисове и Вите Файнберге, например, я могу сказать, что это мои друзья-соратники. В отношении к Володе Гершуни ощущаешь кроме чувства дружбы, особое уважение, как бы преклонение перед его силой духа, перед его неиссякаемой энергией, инициативой и неустрашимостью.
Раньше всех нас начал он свой путь на Голгофу. Еще юношей он оказался солагерником Александра Солженицына, который посвятил Володе несколько строк в своем великом творении — «Архипелаг ГУЛаг». Строк немного, но они написаны так, что из них воочию виден тот Гершуни, который и сегодня вызывает глубочайшее уважение к себе. Впоследствии, участвуя в правозащитном движении, Гершуни одновременно активно и плодотворно помогал Александру Исаевичу собирать материал для «Архипелага».
Последний раз Володя был арестован в 1969 году — на четыре месяца позже меня. Вскоре после его ареста наши пути скрестились в Институте имени Сербского, но его, чтобы мы не общались, поместили с уголовниками (я находился в отделении для политических). Несмотря на это, он сумел встретиться со мной, обняться и передать при этом (незаметно) «хронику» событий, которые произошли в те четыре месяца, когда я был уже в тюрьме, а он еще на свободе. И какая потрясающая память: в «хронике» описаны не только события, но и точные даты указаны. И вот человек с такой памятью попадает в Орловскую СПБ. В результате деятельность этого учреждения получает достойную огласку.
Моей жене — Зинаиде Григоренко и нашему сыну Андрею Григоренко принадлежит главная заслуга разоблачения преступной деятельности психиатров Черняховской СПБ, а Татьяне Ходорович и жене Леонида Плюща — Татьяне Житниковой — Днепропетровской СПБ. С разоблачениями выступили и отдельные врачи-психиатры. Первый — Семен Глузман, написавший исследование «Заочная экспертиза П. Григоренко». Преступники жестоко расправились с ним — 7 лет лагеря строгого режима и 5 лет ссылки — такова плата за честность. Большую разоблачительную работу провели и эмигрировавшие на Запад врач-психиатр Мариана Войханская и врач-психиатр Борис Зубок. Из иностранных наших друзей особенно много и плодотворно работает по разоблачению преступных действий советской психиатрии публицист доктор Питер Реддавей и психиатр — профессор Гарри Лоубер. Одновременно с такими крупными разоблачениями появились рассказы о происходящем в СПБ от освободившихся из них Михаила Кукобаки, Иосифа Терели и др.
Многие из числа подвергшихся психиатрическим репрессиям обращались за защитой в правительственные органы. Но не было ни одного случая, чтобы такие заявления или разоблачения преступной деятельности врачей СПБ и Института имени Сербского расследовались. Это не удивляет тех, кто выступал с разоблачениями карательной психиатрии. Они уже давно утверждали, что репрессивное ее использование — дело рук не медиков, а органов госбезопасности; что именно волю последних выполняют психиатры, пренебрегшие
Последним обыском КГБ подтвердил эти наши выводы.
Александр Подрабинек — человек со средним медицинским образованием, и хотя ему в то время было лишь 23 года, он имел уже солидную практику работы в скорой помощи и связанные с этой работой наблюдения за жизнью. Имея чуткое сердце, он обратил внимание на то, что практика насильственного заключения свободомыслящих людей в психиатрические больницы (специальные или общие) получила широкое распространение в СССР. И он понял, что ограничиваться разоблачением отдельных фактов такой практики теперь уже нельзя, что настало время и назрела необходимость обобщить факты применения психиатрии в репрессивных целях. Этой работе он и отдал последние ТРИ года. В результате родилась рукопись книги «Карательная медицина».
Но такая огромная работа не могла выполняться в абсолютной тайне. Ведь для того, чтобы приступить к написанию книги, пришлось создать картотеку более чем на двести человек — политзаключенных специальных психиатрических больниц, добыть их фотографии, копии соответствующих служебных инструкций и другие документы. Органы КГБ, по-видимому, давно установили слежку за А. Подрабинеком и выследили, когда он со всеми материалами явился к своей знакомой Елене Бобрович, с рукописью книги и другими документами, чтобы переписать свою рукопись на пишущей машинке Е. Бобрович. Среди ночи и нагрянули с обыском. Торопились так, что даже ордер на обыск не оформили как положено. За 5,5 часов (0.10 — 5.30) 14.3.77 г.) изъяты: рукопись книги, картотеки и другие связанные с книгой документы.
Что шли именно за этим и знали наверняка, что все нужное КГБ находится здесь, свидетельствует, в частности, тот факт, что обычного в таких случаях одновременного обыска по месту прописки обыскиваемого не производилось. На это же указывает и то обстоятельство, что после обыска допроса не последовало. Так были довольны захватом всего, что о допросе просто забыли.
Именно такое поведение типично для преступника. Придя на место, где предполагается нахождение улик, он хватает их и исчезает.
Я сидел за «Нашими Буднями» и только собрался поставить последнюю подпись, как раздался телефонный звонок. Звонил Владимир Слепак. Сообщил: час назад, т. е. в 6 часов вечера 15-го марта «взяли» Анатолия Щаранского.
Да, да! Именно «взяли»! Как брали в свое время Александра Гинзбурга. Восемь упитанных, хорошо натренированных «молодцов» в подъезде набрасываются на невысокого интеллигентного вида человека, заведомо безоружного и не собирающегося сопротивляться или бежать, вывертывают ему руки, впихивают в машину и стремительно отъезжают. При этом не произнесено ни слова, не предъявлено никаких документов, дающих право на арест. Два иностранных корреспондента и Владимир Слепак, находившиеся рядом, остались в полном недоумении — что они видели: арест или похищение человека бандитами-террористами?
Не знаю, удалось ли мне хоть в небольшой мере дать почувствовать атмосферу, в которой мы жили, в какой и сейчас живут мои друзья. Страшная страна. Жуткие порядочки.
Чем так ненавистны властям Хельсинкские группы? Только одним. Они решили говорить и говорят о советской жизни только правду. Советский человек приучен говорить о действительности языком официальной пропаганды. Рассказ о том, какова она реально, объявляется клеветой. Ни один суд не станет проверять факты, если вы обвинены в клевете на советскую действительность. До каких жутких несоответствий с реальностью может доходить рассказ, показывают «письма трудящихся Сталину» в 30-ые — 40-ые годы. Как раз тогда, когда целые села вымирали от голода, особенно на Украине и на Северном Кавказе, Сталину, по его же указке, писали о зажиточной и счастливой колхозной жизни. Миллионы умирающих от голода людей подписывали эту невероятную ложь, и все газеты публиковали ее. Этот же порядок СССР пытается ввести и на международной арене.