В присутствии врага
Шрифт:
Он может это предотвратить. Для этого нужно всего лишь позвонить по телефону и получить ответ на единственно возможный в данном случае вопрос: «Ив, ты кому-нибудь говорила? Кому-нибудь? Когда-нибудь? За последние десять лет — о нас? Ты говорила о нас?»
И если — нет, это письмо не что иное, как попытка вывести его из равновесия, и, стало быть, этому не следует придавать большого значения. Если же говорила, ей необходимо знать, что им обоим предстоит выдержать серьезную осаду.
Глава 2
Проведя со своими зрителями необходимую подготовку, Дебора Джеймс
Прижав ладонь к ладони, Дебора ждала, что скажет ей муж или Хелен Клайд. Весь день они занимались анализом показаний Саймона в суде, которые он дал две недели назад по водно-гелиевым взрывчатым веществам, а после этого намеревались перейти к изучению следов инструментов на металлической кромке круглой дверной ручки с целью обосновать версию защиты на предстоящем процессе по делу об убийстве. Проработав в поте лица с девяти утра до половины десятого вечера лишь с короткими перерывами на ленч и обед, сейчас они, казалось, были не прочь прерваться, во всяком случае по виду Хелен это можно было предположить.
Саймон склонился над портретом бритоголового из Национального фронта. Хелен изучала девочку из Вест-Индии — огромный Юнион Джек развевался в ее руках. И бритоголовый, и девочка располагались на фоне больших треугольников крашеного холста, который соорудила Дебора.
Видя, что и Саймон, и Хелен молчат, она сказала:
— Понимаете, я хочу, чтобы фотографии отражали сущность персонажа. Я не хочу, как раньше, объективизировать предмет. Фон тоже очень важен — это тот холст, над которым я работала в саду в феврале, — помнишь, Саймон? Но эта сущность персонажа проявляется особым образом при портретной съемке. Объект не может спрятаться. Он или она не может исказить свое «я», потому что затвор фотокамеры для получения нужной мне экспозиции срабатывает слишком медленно, и объект не в состоянии притворяться столь долгое время. Вот. А вы что думаете?
Она убеждала себя, что ей не важно, что они думают. Благодаря этому новому подходу она кое-чего достигла и намерена продолжать свои поиски. Но будь у нее чье-то беспристрастное суждение, что ее работы действительно хороши, это очень помогло бы. Даже если этот кто-то ее собственный муж, от которого меньше всего можно ожидать, что он будет искать недостатки в результатах ее усилий.
Саймон отошел от бритоголового и направился к третьему портрету — растафариец в роскошной,
— Где ты их выискала, Дебора? — спросил он.
— В Ковент-гарденс, у театрального музея. Знаешь, я бы еще хотела поснимать бездомных у церкви святого Ботолфа, — сказала Дебора, глядя, как Хелен перешла к другому снимку. От нетерпения ей хотелось грызть ногти, но она сдерживала себя.
Наконец Хелен подняла голову:
— По-моему, замечательно.
— Да? Ты в самом деле так считаешь? То есть, я хочу сказать, ты действительно думаешь… Понимаешь, ведь они довольно разные, не так ли? И мне хотелось… В общем… Я использую «Полароид» двадцать на двадцать четыре дюйма, и здесь я специально оставила следы от перфорации и от химикатов на отпечатках, потому что хочу, чтобы они как бы подтверждали, что это фотоснимки. Они — искусственная реальность, в то время как сами персонажи — правда. По крайней мере… В общем, мне бы хотелось так думать… — Дебора отбросила с лица густые медно-рыжие пряди. Слова опять подвели ее. Так бывало всегда. Дебора вздохнула. — Вот что я пытаюсь…
Муж обнял ее за плечи и звучно чмокнул в висок.
— Отличная работа, — сказал он. — Сколько ты наснимала?
— О, десятки, сотни. Ну, может, не сотни, но очень много. Я только сейчас начала делать такие большие отпечатки. И, если честно, очень надеюсь, что они подойдут для… выставки в какой-нибудь галерее, галерее искусств. Потому что это все-таки тоже искусство и… — она замолчала, уловив краешком глаза какое-то движение.
Дебора обернулась к двери лаборатории и увидела, что ее отец, давно ставший своим в семействе Сент-Джеймсов, неслышно поднялся на верхний этаж их дома на Чейн-Роуд.
— Мистер Сент-Джеймс, — произнес Джозеф Коттер, как и прежде не называя Саймона по имени. Несмотря на то, что Саймон и Дебора были женаты уже довольно давно, он все никак не мог привыкнуть к тому, что его дочь стала женой его молодого работодателя. — К вам гости. Я провел их в кабинет.
— Гости? — переспросила Дебора. — Я не слышала, чтобы… Разве был звонок в дверь, пап?
— А этим гостям звонить незачем, — ответил Коттер.
Он подошел к столу и, сдвинув брови, принялся разглядывать фотографии Деборы.
— Вот этот — отвратный тип, — заметил он по поводу бритоголового негодяя из Национального фронта. Затем, обращаясь к мужу Деборы, сказал: — Это Дэвид. И с ним какой-то его приятель, разодетый как пижон, с цветными подтяжками и в шикарных туфлях.
— Дэвид? — воскликнула Дебора. — Дэвид Сент-Джеймс? Здесь, в Лондоне?
— Здесь, в доме, — ткнув указательным пальцем вниз, подтвердил Коттер. — И, как всегда, одет — хуже некуда. Где этот парень берет такое барахло — не представляю. На скотном дворе, должно быть. Вы кофе будете пить? Эти двое, похоже, от чашечки не отказались бы.
С возгласами: «Дэвид! Дэвид!» — Дебора уже спускалась по лестнице.
— Кофе? Да, пожалуй, — проговорил Саймон. — И, зная брата, я бы попросил вас принести остатки того шоколадного торта. — Затем, обращаясь к Хелен, добавил: — Тогда, пожалуй, на сегодня хватит. Поедешь домой?
— Сначала дай мне поздороваться с Дэвидом, — Хелен выключила лампы и повела Сент-Джеймса к лестнице, по которой он стал спускаться неторопливо и осторожно, приволакивая больную левую ногу в ортопедическом аппарате. Коттер последовал за ними.