В прятки с отчаянием
Шрифт:
— Давай, вот так, — Гэб забрасывает мою руку на свое плечо, заставляя меня опереться на него и так идти было, конечно, гораздо легче. — Какой же ты сказочный долба*б, Джай, — качает головой бесстрашный. — Тебя понять можно, но то что ты делаешь… Это х*йность, Гилмор…
— Что ж ты тогда возишься со мной? Послал бы меня на хер и любимкался со своей фифой!
— Ты мой друг, — пожал плечами Гэб и моя рука плавно повторила его движения. — Я тебя не брошу и всегда поддержу, только гораздо лучше для всех будет, если ты врубишь свои мозги на полную катушку и увидишь, что к чему…
Нога разболелась невыносимо, и даже регенерация
Люси
Стальная махина состава, с рокотом на всю округу скользит по ленте рельс, набирая свой ход, пока я подбираюсь к последнему вагону, дверь которого со скрежетом отодвигается и мужская рука помогает мне влезть внутрь.
— Ух, пасиб, — отдуваясь бурчу я знакомому бесстрашному, поставившему меня на ноги и отправляюсь в конец вагона, осторожно оглядываясь. Не дай боже тут…
— Куда намылилась на ночь глядя, уж не в Эрудицию ли? — хмыкает Итон, когда я сползаю на пол рядом.
— А то ты не знаешь? — тут же огрызаюсь в ответ.
— Опять одна шляешься, предупреждал ведь! Мало тебе было… да не шарь ты глазищами, нет его тут.
Ну да, после нападения подпольщиков, нанятых Гилмором, атмосфера в нашем коллективе переменилась кардинально. Джексон рвал и метал, согнал всех дознователей поднимать личные дела, вычислять преступников и проводить опознания, так как среди афракционеров были и бесстрашные, подозреваю, только из-за того, что в этом деле фигурирую я и отвертеться теперь перед лидерами будет сложно. В Бесстрашие мне пришлось вернуться, патрули и работу никто не отменял, а вот Ризу лучше оставаться в Эрудиции до полного восстановления. И без того проблем навалом. Да и на Гилмора не улыбается как-то нарваться, чтобы не прибить ненароком.
Чувство обиды глодало нещадно, ведь Джай был мне не просто родным человеком, а еще и напарником, с которым на заданиях мы шкурами срослись и оттого горько и тошно, но доверять я ему больше не могу, поэтому пришлось перейти в другой отряд. Сдать — я его не сдала, не смогла, не раз он мою жизнь спасал, закрывал собой и это немаловажно, но что делать дальше? Ми тоже молчит, ведь Гилмор в итоге очухался и пытался помочь, получив ранение. Удушающий спазм сдавливает горло, мешает наполнить легкие кислородом. Чем его накачали, какой дурью… или чем похуже, что он так озверел и готов был пойти на убийство? Ведь не ущемленное самолюбие его так сожрало, подтолкнув к уплате монетой расправы. Да и глаза… какие же пустые и безжизненные были его глаза, по-настоящему безумные, словно он не ведал, что творит.
— Как там мой новобранец, говорят, очнулся и идет на поправку?
Очнулся. Господи, очнулся! Четыре дня без сознания, ни на что не реагировал, думала сдохну от нервняка… Сами перевозить Риза побоялись, могли только навредить лишним перемещением и ожидали медиков в такой страшной тишине, что я не решалась вздохнуть поглубже. Трой тогда прилетел с машиной в рекордное время, и все равно боялась, что не довезем живым. До сих пор колотит от воспоминаний. Всё как в какой-то туманной прострации.
Помню, что Мия настойчиво совала мне в зубы зажженную сигарету, прекрасно зная, что я не курю. Только лет в пятнадцать баловалась, и то, потому что было нельзя — но ведь любой запрет подспудно раздражает, подталкивая на глупые подвиги. Мой «подвиг» закончился в тот самый момент, когда мы с Иви, спрятавшись в темном закоулке Ямы решили почувствовать себя взрослыми и задымили, совершенно не заметив, как следом на огонек заглянул Виктор. Брат впервые не стал воспитывать меня занудными речами, а просто-напросто, взял и молча прижег мне «свисток» этой сигаретой, навсегда отшептав от дурной привычки… Как жаль, что нельзя так всю боль из души выжечь!
А потом прибежавшие на выстрелы патрульные… Уж чего им Берман с Ми объясняли, не знаю, все внимание было поглощено долгожданными габаритами мигающих огней и врачами, сразу же принявшимися манипулировать над Ризом. Пищащие приборы, капельницы, кучи ампул, шприцы, кровь… Брат, осторожно осматривающий мои ушибы и ссадины, оттирающий с моих ладоней грязно-багряную засохшую корку, бросая тревожные взгляды. Наверное, ожидал, что начну кричать, биться в безобразной истерике, грохнусь в обморок… А я как болванчик, только глазами могла хлопать и кивать, ни слова ни выдавила. Не смогла. Даже когда Гилмор стал оседать без сознания от потери крови — ножевое ранение оказалось не серьезным, по современным меркам медицины, но глубоким.
Мне тоже понадобилось пару дней лечения, чтобы зализать свои раны — Трой бы и на неделю к койке приковал с удовольствием, но Сью встала за меня горой, шикая на мужа, чтобы он не препятствовал, как братец выразился «страдать над избитым мужиком». Другие мысли братца озвучивать не возьмусь, особенно те, которые не были произнесены вслух. Хочешь-не хочешь, а фракция накладывает свой отпечаток, хоть давно уже и не превыше крови. Но раз этот «кочевник» меня спас, то это уже совсем другое дело! Тем более, что к послушанию я склонности не имею на генетическом уровне. Зато Гилмора вытолкал взашей из фракции, стоило только тому оклематься и рискнуть приблизится к моей палате.
В клинике Ризу сделали экстренную операцию и запихнули в ренкапсулу. Врачи сказали, что состояние из-за травмы головы стабильно тяжелое, но жизни в целом ничто не угрожает и остается только ждать. Он приходил в сознание сперва короткими урывочками, чуть приоткрывая мутные глаза и тут же проваливался в беспамятство. Врачи утверждали, что процесс восстановления для его состояния, идет на удивление быстро. А, да! У безупречных есть уникальная способность к самовосстановлению. Он очнулся в тот момент, когда я была в реанимации. Держала за руку, сжимая холодные пальцы, звала его мысленно, надеясь, что Риз услышит. А он лежал, такой спокойный, бледный, больше похожий на манекен. Только правую бровь и пухлую нижнюю губу расчеркивали затянувшиеся шрамики.
И тут у него ресницы дрогнули. Глаза распахнулись, неторопливо сначала оглядев потолок, потом он перевел взгляд на меня, разлепил сухие губы и улыбнулся. Его чуть не убили из-за меня, а он улыбается и смотрит так, будто перед ним самое прекрасное в мире создание! А потом я испугалась и сбежала в патруль, да. Не смогла смотреть ему в глаза… уж слишком высокую цену — в его жизнь — я чуть не заплатила за свои чувства. Да и какому мужчине будет приятно, чтобы над ним сострадальчески рыдали и жалели? И внутри поселились своя боль и чувство вины, собственные, непохожие на остальные. А еще глупая, невыносимо одинокая пустота…